– Так-то! – сердито, но уже без прежней мертвенности, сказал Котяра, вытирая большим платком худое лицо, – Ох и погодка… А! Забыл ещё сказать! Мы пока выстраиваем, как её… диспозицию, но уже сейчас могу сказать, што рядышком в момент выстрела были оч-чень непростые люди! Смекаешь? Ну, сам вспомни, кто тогда вокруг трибуны крутился?

– Смекаю… – меня странным образом начало отпускать.

– Так-то! – он сердито глянул на меня и передразнил, – Ково ж ещё?! Да много ково, так вот! Студентов ежели убрать, так чуть не каждый второй… ну, сам вспомни! Послы, политики не из мелких, промышленники и торговцы! А Владимир Алексеевич с ево газетой? Мно-огим она поперёк горла встала!

– А ты… – Котяра снова достал платок и промокнул лицо, – Христом-Богом прошу, уезжай пока куда подальше!

– Ты сам говорил… – я хищно уставился на друга, – штоб я не звездился! Так што там такое…

– Никакое! – рявкнул шериф, – Я всех буду распихивать к херам, подальше отсюдова! Ясно?! Пока не поймём хотя бы направление, в котором копать надобно, будем считать, што охотятся за всеми!

– Эко… да не кипятись ты! – подымаю руки, – Прав ты, как есть прав! Если начнут крутиться Особо Важные Персоны, да со своим Особо Важным Мнением, то это не расследование будет, а профанация с проституцией.

– Не говоря о том, што ково-нибудь пристрелить могут, – закивал Иван, – в суматохе-то! А тогда – во!

Он провёл большим пальцем по горлу, как-то по-детски вывалив язык, и я вспомнил, что шерифу нашему от силы девятнадцать годочков…

– Угум… распихаться, говоришь? – я задумался, жестом попросив Котяру помолчать. Смерть Бориса стала тяжёлым ударом для меня, но нужно быть честным – более всего от её… противоестественной интимности. Особой дружбы меж нами не было, скорее приятельство и взаимная приязнь, так уж сложилось. Бывает.

– Распихаться… хм…

– Христом-Богом… – повторил Иван с нотками безнадёги, – знаю я тебя…

– Да нет… вырос уже, – невольно усмехаюсь я, – Бегать самолично с ружжом по Африке, пытаясь поймать супостата… нет, этого не будет. Я просто задумался, как себя… хм, с пользой распихать. Ладно, распихаюсь!

– Обещаешь? – с мольбой спросил Котяра.

– Обещаю, – и тут же уточняю, – не сразу! Сам должо́н понимать, мне одних только подписей поставить нужно не один десяток. Ну и прочее… как ни крути, а дня три надо, может четыре.

– Охрану дам, – после короткого раздумья властно сказал Иван, – и гляди… без побегушек с ружжом!

На аэродром я пришёл затемно, за полтора часа до рассвета. Проверив двигатели и обшивку, я зевал, цедя кофе из дарёной кружки, и ждал Фиру с тётей Песей, поглядывая на стоящий на углях кофейник.

Самодеятельная и самозваная наша охрана, составленная, кажется, сплошь из параноиков в стадии обострения, прочесала уже с собаками окрестности, и ныне бдит, готовясь стрелять на каждый шорох и пук…

… и последнее не шутка, а жизненный анекдот. Как шутил (сильно потом!) Моня Циммерман:

– «Сделал громкий пук, а после выстрела – ещё и как!»

… впрочем, сам дурак! Зная о ситуации (и это я про параноящую охрану), полез инспектировать кусты, не предупредив охрану.