– Известный наш идеолог кооперативного движения, – вполголоса дополнил Владимир Алексеевич, склоняясь к Надежде Константиновне и Владимиру Ильичу, когда Ильин взошёл на трибуну, – некоторые моменты очень спорные, порой и вовсе завирается, но идеи интересные, да и политик многообещающий.

– … первоначально, – живо рассказывал Владимир Алексеевич на ходу, повернув голову к Ульяновым, – мы хотели разрешить ораторам выступать где бы то ни было, но по здравому размышлению, отказались. Это изрядно оживило бы политическую жизнь города, но усложнило бы жизнь простых горожан.

– Ныне по городу… здравствуйте, герр Мойзель! Ныне по городу, – продолжил дядя Гиляй, зажав подмышкой массивную трость чорного дерева, – восемь мест, предназначенных специально для ораторов и собраний людей, и только для этого. Все они в городской черте, но вместе с тем, никак не мешают жизни обывателей.

– А как же декларируемая свобода собраний? – поинтересовалась Надежда Константиновна.

– В наличии! – рубанул воздух рукой мой бывший опекун, – Все мероприятия городских и квартальных управ проводятся по графику, вывешиваемому в местах общего пользования минимум на две недели вперёд! Желающие митинговать ВНЕ предназначенных для этого мест, уведомляют управу о месте и времени проведения, и разрешения на митинг НЕ требуется. Единственное, митингующие должны соотносить свои мероприятия с графиком управ и подать уведомление не менее чем за сутки.

– А если управе понадобится внезапно провести мероприятие в месте, о котором загодя уведомили митингующие, притом непременно в тоже время? – прищурился Бурш.

– Значит, управа должна будет отыскать иное место! – ответил Владимир Алексеевич, выпячивая грудь, – Исключение – объявленное военное положение, сложная эпидемиологическая обстановка и прочие форс-мажоры такого же рода.

– Интересно… – задумался Ульянов, – Спорно, но интересно!

Наконец мы пришли в «Лукоморье», одно из самых известныхрусскоязычны кафешантанов Дурбана, где у нас забронированы столики. Владелец заведения, немолодой мужчина из московских разночинцев, подошёл поприветствовать нас. Доброжелательный без официоза, но и без фамильярности, он загудел вокруг нас уютным толстопузым шмелём, и через минуту расслабился даже несколько напряжённый Ульянов.

– Соловейчик будет выступать, – доверительно наклонившись, сказал владелец заведения, – с новой программой!

– Однако! – приподнял брови Бурш, когда увидел Соловейчика, – Признаться, я думал о чём-то более… иудейском! Но чернокожий?!

Цвет кожи не помешал Соловейчику быть талантливым куплетистом, а ядрёный акцент и некоторая неправильность построения фраз только добавляли выступлению шарма.

– Не поверите, – перегнувшись через стол, сообщаю Надежде Константиновне, – но русский язык у него чистейший, немногим хуже, чем у тамбовского крестьянина или мещанина из Москвы! Несколько лет назад поступил в услужение одному из русских механиков при шахте, так поверите ли, в кратчайшие сроки не только африкаанс выучил, но и русский с английским!

– Вы серьёзно? – удивилась женщина, – Однако… богата же талантами земля Африканская!