– Ну так обеспечьте новый! – перебил я его.

– Да ты што?! – взвился Владимир Алексеевич, – Совсем с глузду съехал?!

– Дядя Гиляй! Одним шрамом больше, одним меньше… у нас на кону што стоит?

– Я не…

– Здеся? – Санька, несколько бледный, бесцеремонно задрал мне рубаху и ткнул пальцем.

– Совершенно верно, молодой человек, – закивал доктор, – совершенно…

– Ага… – на то, чтобы достать из кармана «Браунинг», примериться и выстрелить через сложённое в несколько раз покрывало, у брата ушло секунды две. Выстрел прозвучал приглушённо, и бок обожгло резкой болью, но впрочем, вполне терпимой.

– Вот… – бледно сказал брат и осел на ковёр. Обморок…

– Ах ты ж… – сдавленно прошипел доктор, переступив через Саньку и кинувшись осматривать рану.

– Нормально… – выдохнул он через пару секунд, – вот, прижмите к боку покрывало!

– Мальчишка! Дурак! – громогласно шептал Владимир Алексеевич, найдя в саквояже Елабугина нашатырь и водя им под носом Чижа, встав перед ним на колени.

– А? – встрепенулся тот, и первым делом повернулся ко мне. Продолжая удерживать покрывало, показываю Саньке большой палец и улыбаюсь, насколько могу искренне.

– Все он правильно сделал! – прерываю Владимира Алексеевича, – Всего-то и делов, што кожу зашить, зато достоверность абсолютная!

– Так бы сыграл! – вскинулся дядя Гиляй возмущёно.

– А вдруг? – парирую я, и тут же сбиваюсь… – Адольф Иванович, да без наркоза зашивайте! Я должен встречать гостей бледный и страдающий, а не обдолбанный! Зашивайте!

– Владимир Алексеевич… дядя Гиляй! Прав Санька, сто раз прав! Сейчас тот случай, когда отыгрывать нужно на все сто! Когда всплывёт затея с двойником, а всплывёт она в наших реалиях неизбежно – все, включая раненого двойника должны быть уверены, что в порту они переиграли врагов, но потом меня всё равно достали. Понимаете?

– Устройтесь на боку, – скомандовал доктор, примеряясь ко мне.

– Сейчас… Сань, подсунь сюда покрывало, его всё равно сжигать! Закровить постель не хочу.

Щедро плеснув на рану спирта, Адольф Иванович, вооружившись кривой иглой, начал сшивать кожу. Больно… но как-то отстранённо, будто и не вполне моя боль.

– Достали меня, – повторяю ещё раз, – после! Понимаете? То бишь получается не просто покушение, што тоже из рук вон, а настоящая загонная охота, а это совсем другой коленкор!

– Но вот так… – Владимир Алексеевич покачал головой, всё ещё внутренне не согласный со мной.

– Хоть как! Дядя Гиляй, вы же сами рассказывали, што у нас на кону стоит! Вот эта… да не больно, Адольф Иванович, право слово… царапина вот эта и стакашек пролитой крови, помогут нам спасти тысячи, а скорее даже – десятки тысяч жизней. Не до интеллигентских рефлексий, Владимир Алексеевич!

– Дано, – продолжаю после еле заметной (надеюсь!) паузы, – настоящее покушение, свидетелями которого стали сотни…

– Тысячи, – перебил меня Елабугин, прокалывая кожу.

– … тысячи свидетелей, – соглашаюсь с ним, – и соответственно, оно стало частью истории! Оно настоящее…

Чуть морщусь от боли.

– … но есть ма-аленький подвох, – продолжаю, стараясь не дрожать голосом, – Двойник и далее по списку, вплоть до лжи о моём ранении. На этом основании наши противники могут попытаться отыграть назад утраченные позиции, понимаете? Пусть не сейчас, не сразу… но ведь могут? Притом нужно учитывать, что наша маленькая большая ложь может обернуться против нас большими проблемами – в будущем!