– Этого последнего ты не сможешь достать. Я, собственно, тоже.

– Ты убивал… организовывал убийство больших шишек.

– Но не таких. А даже если и таких, то это были чужие люди. И если я мог до них дотянуться, это означало, что они уже сдулись, проиграли, даже если сами об этом еще не знали. Убийство человека такого ранга, когда он находится на вершине успеха, невозможно. Ты разверзнешь здесь ад.

– Что-то слишком настойчиво ты меня отговариваешь.

«Потому что, если ты пойдешь на это, мы уже не будем по одну сторону, баран!» – хотел сказать Корыцкий. Может, формально он и не подчинялся Якубовскому, но в краковских службах на самом деле не было людей, которые тем или иным образом не работали бы на Галицийские железные дороги. Даже внешняя независимость от генерала мало что меняла.

– Так или иначе, я служу этому городу, – пояснил он, надеясь, что этого будет достаточно. – На данный момент этот парень – существенная часть этого города. Понимаешь? Это не какой-то там выскочка. Это тип, который тут всем заправляет, а что хуже – его цели совпадают с целями людей, на которых я работаю.

Корыцкий добился только того, что Мирослав разозлился. Хотя выражение его лица ничуть не изменилось, глаза теперь блестели такой яростью, что Серый, охраняющий Корыцкого, отвлекся от поглощения супа, который получился в результате сливания остатков всех приготовленных за неделю супов, и потянулся за палкой, что всегда была у него под рукой.

– Они убили больше тысячи людей, – напомнил Кутшеба голосом, в котором слышалась едва сдерживаемая ярость. – Даже если они умерли уже не на твоей территории.

Поезд, который из-за них сошел с рельс в центре круга из свиной крови; Велицкая торговая площадь, причинам разрушения которой никто не уделил достаточно внимания якобы потому, что там исполнилось давнее пророчество; и наконец, сгоревший приют вдали от Кракова, на краю деревни, лежащей за границами территории Корыцкого. После каждой из этих трех катастроф власть Якубовского только росла. А Корыцкому запретили заниматься этим делом.

– С тех пор он поумнел, – ответил он Кутшебе, в отличие от которого еще владел своим голосом, хоть и чувствовал нарастающую злость.

Почему монстр из социальных верхов должен избежать участи, которая постигла таких же монстров из низов? Ответ был прост: потому что таковы вечные законы этого мира. Так было до Предела, во время него и будет всегда. А он слишком долго жил в тени большой политики, чтобы тратить нервы на дела, с которыми не в состоянии справиться. Он хорошо знал свое место.

– Не только мы напали на его след. Кое-кто поговорил с ним и объяснил, что такие аварии не должны происходить вблизи Кракова или Львова.

– Этого достаточно?

Этого было бы достаточно, если бы не дети. Подлец сжег их живьем, чтобы накормить ужасное божество их болью.

– Скажу так, Мирек, я не смогу помочь тебе добраться до него. Найди способ его выманить. Как можно дальше отсюда. Так, чтобы я был не способен тебе помешать.

– Это всё, на что я могу рассчитывать?

– Я тебя не выдал, но они уже знают, что на них кто-то охотится, и дергают за нужные ниточки. Для нас обоих будет лучше, если какое-то время мы не будем видеться. На прощание скажу тебе только одно: у каждого есть враги, даже у самого могущественного человека в мире. Найди его врагов, Мирек, потому что сам ты не справишься. Ты для него никто, и я для него никто, и оба мы вместе взятые – тоже никто. Найди кого-то равного ему – может, тогда у тебя и получится.