– Может, и не было зачатия? – фыркнул преображенец.

– Тогда нечего и срам разводить! Ишь, удумали, как лето да погода теплая, так вечно…

– Прекрати! – резко оборвал его Григорий, внезапно вспомнив слова своей невесты. – Бубнишь, будто бабка старая!

– А хоть и бабка! Деды ́ наши что завещали? Жить, по совести, а тут… срам один, прости, Господи! – и солдат набожно осенил себя крестом.

– Ты что подсматривал, что ли? – вдруг сообразил Белов, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Разговоры с этим мужиком всегда приводили преображенца в приятное расположение духа.

– Кто? Я? – Иван затряс головой. – Да что я, уставу не знаю? Хотя там титьки были…

И солдат, прислонив пищаль к дереву, выразительно округлил руки. Григорий криво усмехнулся.

– Ты оружие-то из рук не выпускай, на карауле стоишь, и на титьки особо не гляди – не ровён час, зверя пропустишь… Потом поздно будет!

– Ладно вам, Григорий Петрович, когда такое было, чтоб я подводил?

– Никогда, – Белов вспомнил, как несколько лет назад в битве со шведами Иван вытащил его, раненого с поля боя и потом вдвоем с Васькой выхаживали, точно ребенка. После Григорий добился перевода солдата под свое командование. – Потому тебя сюда и поставил. Очень Александру Борисовичу зверь тот нужен. Не просто так он вдруг появился и здесь кружит!

– Понял, Григорий Петрович, не посрамлю!

– Надеюсь, – хотя больше всего Белову хотелось, чтобы этот таинственный зверь исчез, а с ним бы и все проблемы, в последнее время сыпавшиеся на преображенца, как из рога изобилия.

От Ивана не укрылась тень, мелькнувшая в глазах молодого офицера. Он понимающе хмыкнул и, покопавшись в ранце, достал пузатую флягу.

– Вот, Григорий Петрович, держите! Вам нужнее! – по всему полку уже ходили слухи, что у Белова в судьбе что-то неладно.

Васька и тот не знал, что думать, потому Иван прибег к самому на его взгляд проверенному средству.

– Что это? – насторожился Григорий, уже прекрасно зная ответ.

– Винцо хлебное[3]. Свояченица передала. Сама делала! Чистое, говорит, как слеза! И редьку держите! – солдат с готовностью протянул туесок. – С медом тертая! Аккурат настоялась!

– Спасибо! – пришлось взять приношение, чтобы не обидеть солдата. – А сам-то как?

– У меня еще есть! Прасковья моя – баба толковая, да и про вас знает. Наказала непременно гостинец отдать!

– Ну, раз наказала… – усмехнулся Григорий, цепляя флягу к поясному ремню. – Ладно, бывай!

– И вам не болеть, Григорий Петрович!

– После дежурства доложи!

– Будет исполнено!

Белов кивнул и направился обратно во дворец. Уже подходя, он увидел, как государыня выходит на террасу. Её сопровождал Рассумовский, по левую руку от императрицы шел маркиз Лопиталь, посол франков. Следом – немногочисленная свита, состоящая в основном из крепостных да чесальщиц пяток императрицы, все были обряжены в русские сарафаны. Шествие замыкала сказительница – её Белов неоднократно видел на торжище, где старуха рассказывала сказки.

Согласно уставу, Григорий замер по стойке «смирно». Императрица заметила его, приветливо кивнула, но подзывать не стала, разговаривая с послом, который то и дело чихал и жаловался на сырую погоду и холод.