Сын взял лучшего коня из табуна своей матери и уехал.

Проходили годы, старела мать, не могла уж бисером вышивать платки и перебирала шерсть. Видела она, что стада сыновей стали меньше. В коше лежал целый мешок колокольчиков, которых не на кого было надеть. Слышала старуха звон топоров, которыми вырубали башкирские леса. Чаще в ее кош заходили нищие певцы и пели, что гибнет Башкирия. Все берут у башкирина: лес, степь, стада, волю. Оставили башкирину один курай, на котором он может плакать о былом. Пели в тех песнях, что нет у башкир богатырей, некому поднять меч.

Остался один Салават Узенбаев, сын Юлаева, но много у него врагов, сильны они, и скоро он сломает свой кинжал.

С берез и осин падали кровавые листья. Однажды пришел в кош старухи Узенбаевой слепой курайса. Он сел на ковер и заиграл на тростниковой дудочке, вырезанной еще его дедом, когда над Башкирией веяли вольные ветры.

Играл и пел он, что слава павшим в неравном бою, слава кинжалу и руке, которые поднялись против тысяч.

Слава Салавату Узенбаеву, сыну Юлаева. Его рука сразила трех царских прислужников, которые, свирепы, как кабины. Ему в Сибири приготовили могилу и погнали его туда, но он отбился от конвоя и умер вольным орлом.

— На нем нельзя было сосчитать всех ран, и каждая сочилась кровью. Он все время держал в руках кинжал своего великого отца; когда потекла последняя капля, он отдал его мне, слепому курайсе. Тогда я был зряч и ходил без поводыря. Я закопал Салавата на горе Иремель. Там вольный ветер. Я запомнил его последние слова: «Отнеси кинжал к матери» — и пять лет хожу по Башкирии, во всех кошах каждой женщине пою эту песню. Многие плакали, но ни одна из них не сказала: «Я мать».

Курайса кончил, а мать заплакала и запричитала:

— Ты нашел ее, слепой курайса, перед тобой мать, которая слушала твою песню сердцем. Положи кривой и длинный кинжал моего мужа и моего сына со мной рядом. Кому я отдам его? Мои сыновья пастухи, они привыкли держать кнут, а не кинжал.

Слепец отвернул полу и положил кинжал на ковер.

Ночью, при луне, в другом коше курайса пел свою песню, к которой прибавил, что нашлась женщина, которая сказала: «Я мать». Но ей некому отдать кривой и длинный кинжал, ее дети пастухи.

— Я, слепой курайса, буду ходить и искать по всей Башкирии смелого орла, который возьмет кинжал в свою руку. Я буду искать пять лет, десять, буду искать всю жизнь, при смерти отдам свой курай поводырю и скажу: «Ищи!» Неужели не найдется руки, когда есть кинжал, неужели в Башкирии нет сердца твердого, как сталь?

Ходил слепой курайса по деревням и кошам Башкирии, но не было смелой руки и твердого сердца. Висел кинжал в коше Узенбаевой. Позвала она раз своего сына-пастуха и сказала:

— Я вижу, как убывают твои стада. Скоро наступит вечер, когда ни один бык и ни один конь не вернется к нашему кошу.

— Мать, чего ты хочешь? — испуганно спросил сын.

— Твой брат старше, он будет пасти табун, а ты возьми кинжал и ступай. Теперь в Башкирии один брат должен быть пастухом, а другой воином.

Сын взял кинжал и ушел, но он не знал, кого бить, где подстерегать, и через три дня вернулся в кош.