Юшка остается лежать один, он чувствует страшную усталость во всем теле, острую боль в плече и в груди.

Отдохнул Юшка Соловей и пошел дальше. В стороне медленно навстречу ему проплыли заводские огни. Когда взошло солнце, вокруг мятежника качались и шумели сосны-великаны, позади угрожающе поднятым перстом торчал Рог Полуденный.

Мятежник крикнул:

— Привет тебе, тайга, принимай гостя и друга!

Никто не видел, как темной ночью, в бедном платье и поверх него в старом пальтишке отцовской прислуги, дочь заводского судьи ушла из дома малой тропой обочь Изумрудного озера и не вернулась обратно. Добравшись до Ивашкиной землянки, она постучалась в дверь и окликнула рыбака:

— Иван Алпатыч, проснись-ка и выйди на волю!

Рыбак, спавший по-стариковски чутко, мигом очнулся и вышел на знакомый голос.

— Иван Алпатыч, стыдно беспокоить тебя, но мне так надо, так надо… Перевези, пожалуйста, на ту сторону! — попросила Ирина.

— Рад бы, но не могу, — отказался рыбак. — Ночью завезу на камень и… Придется подождать до света.

— Иван Алпатыч… — начала было упрашивать Ирина.

Но рыбак перебил ее:

— Не могу, не могу. А зови меня Ивашкой. Я с пеленок, с молочных зубов Ивашка.

— Неудобно как-то…

— Чего тут неудобного? Иван Алпатычем меня для-ради насмешки кличут. — И рассказал, что не всю свою жизнь торчал он в этой землянке, а бывал и в дальних городах, и в чужеземных краях, живал в барских хоромах. Хозяин-заводчик много лет держал его за уродство при себе карлой, значит, карликом, на потеху своим гостям. И звали тогда Ивашку то принизительно Карлой, то навеличивали для издевки Иваном Алпатычем. Какой же он Алпатыч, когда росту в нем аршин с шапкой и по годам был мальчишка. Потом, износивши всего на посылушках и побегушках, хозяин отпустил Ивашку рыбаком на Изумрудное озеро.

Ивашка пригласил Ирину в землянку, но она отказалась:

— Буду здесь следить, как рассветает.

— Ну-ну… Есть хочешь?

— Нет. Ничего не надо.

Но Ивашка все же решил оказать гостье уважение, развел небольшой костерок и повесил над ним чайник. Низенький, щупленький, он сидел перед костром, подобрав под себя ноги, и напоминал малолетка. Длинная седая борода казалась чужой, прицепленной для потехи.

У Ивашки постоянные неприятности с бородой: то он прищемит ее, то заденет за сук, то шалуны мальчишки насажают в нее репейнику и приходится старику выстригать его. У костра и того хуже — лукавый огонь норовит подпалить Ивашкину бороду, а резвые уголья прыгают прямо в нее.

— Сбрей, — советует Ирина.

— И-и, чего выдумала! — рыбак машет руками. — Она, борода, и человеком-то меня делает. Не будь ее, что я такое? Ошпаренный поросенок. Не зря говорят, что красота и гордость у бабы — косы, у быка — рога, а у мужика — борода.

— Сгоришь из-за нее когда-нибудь, — стращает Ирина.

— Она у меня не горючая, крепкая. Все волосья на голове съел какой-то зловредный грибок, а с бородой не совладал, убоялся ее. Вот она какая! Не могу я остаться без бороды. — Рыбак замолчал, а погодя довольно долго вдруг прибавил: — И не имею права.

Ирина удивленно порхнула на него глазами.