Тут судейская прислуга сбросила с головы платок и сказала:

— Это я.

То была Ирина.

— Зачем сама? Послала бы кого-нибудь.

— Кого пошлешь? Кому доверишь?

— Узнают — замучат, затаскают тебя архангелы[3].

— Ты выручишь. Пусть хватают, пусть мучат.

Юшка один, без Ивашки, проводил Ирину через озеро до заводской околицы и вернулся в лес.

Повелся другой обычай: перестал Юшка Соловей ходить к заводскому судье, зато дочь судейская что ни день, то едет в лес за Изумрудное, едет с корзиночкой, будто за грибами, будто за малиной. А идет домой — пуста корзиночка, знать, перевелись грибы и не поспела еще малина.

Как саранча в лихой год, заполонили каратели уральские прииски и заводы, расползлись по всем дорогам и тропам, засели в горах, в буераках, по смолокурным избенкам и шалашам.

Трудно пришлось голытьбе и мятежникам. Многих уложили царские пули, многих под усиленным конвоем отвели в Сибирь, многих снова принудили работать на заводах и приисках, ковать капиталы князьям Сан-Донато, графу Шувалову, промышленникам Поповым и всем прочим засевшим по Уралу и разорвавшим его на куски.

Тогда крикнул Юшка Соловей клич:

— Собирайся, голытьба, ко мне!

Указал место — тайгу близ Изумрудного. Потянулась к Юшке разбитая, распуганная голытьба. Кто на коне, с ружьем и кинжалом, готовый любому врагу всадить пулю, сам готовый принять равный и неравный вызов. Кто ночами, тайком, по неведомым тропкам, по звериным следам. Кто инвалидом, попрошайкой аль паломником по святым местам, с крестиками, с целебными камешками, с образом Николая-угодника. Кто прикинувшись юродивым аль бродячим мастером — лудильщиком самоваров и кастрюль.

Но все — и самые потайные — тропы были заняты карателями, и в самые темные, ненастные ночи не снимались с дорог посты, не удалось пробраться голытьбе к Юшке Соловью, переловили ее, как рыбу мережами. Только два-три удальца нашли такие тропы, где не стояли ни казак, ни жандарм, на Ивашкином дощанике переплыли Изумрудное и попали к мятежнику.

Думал Юшка, что хлынет к нему голытьба, как весенние потоки с гор, поставит он ее под знамена и двинется против царя, богатеев, начальников, карателей. Для всех найдется место в земле: много по Уралу старых, заброшенных шахт, много пропастей и ущелий.

Кому захочет Юшка показать гнев свой, того он сбросит в шахту, кому снисхождение — того в пропасть, кому милость — тому наденет камень на шею и утопит в Изумрудном озере.

А кому захочет Юшка сделать величайшую милость и честь, того уведет на вершину Качканар-горы, которую венчают два утеса — Рог Полуденный и Рог Полуночный, поставит на один из утесов и сверзит на камни, к подножию. Пусть примут навечно тело и дух человека.

Голытьбе же крикнет так, чтобы слышала вся:

«Подымайся, золотая! Царствуй, чистейшая и незапятнанная! Царствуй сама над собой!»

Но не шла золотая, не показывалась чистейшая. Ловили ее по дорогам и по бездорожью, по тропам и бестропью, брали в кнуты и ковали в цепи, сделанные ее же руками.

Еще раз Юшка Соловей крикнул клич.

Ответила ему голытьба кандальным звоном. Тогда подсчитал Юшка своих помощников и друзей — их было четверо, сам он пятый. И сказал им: