Наконец-то первый проблеск чего-то настоящего, живого на лице моей бабочки. Даже если это недоумение. И прострел взглядом в мою сторону, как будто она хочет еще раз убедиться, что я в самом деле настолько ненормальный.

— Уверен, никто и никогда не водил тебя в музеи, Вишенка.

Хотя я не то, чтобы уверен — это аксиома, истина ее жизни. Только придурок ведет роскошную женщину смотреть на картины мертвецов и мраморные изваяния, рискуя навлечь на нее тоску. «Нормальный мужик» повел бы ее в дорогой клуб или пригласил покататься на яхте. Но она — пустой кокон, и я должен наполнить ее чем-то настоящим.

В таких местах всегда немноголюдно, и здесь Авроре будет хорошо. Требуется несколько минут, чтобы моя бабочка привыкла к тишине и приятной прохладе пустых залов и коридоров. Я бы мог заказать нам экскурсовода, но не в этот раз.

Аврора пытается одернуть руку, когда я беру ее за запястье, но я настаиваю и крепло переплетаю наши пальцы. Удивительно, как органично смотрится на ее безымянном пальце кольцо. Мысль о том, что она носит его по принуждению, гложет червем, но разве это не моя вина? И разве это не часть моего дьявольского плана?

— Незачем изображать влюблённую парочку, если рядом нет ни души, — огрызается Аврора. — Мне неприятно и тебе лишняя статья расходов.

— Не считай мои деньги, Вишенка, — миролюбиво улыбаюсь я. — Я, конечно, не мультимиллионер, но могу позволить себе подержать за руку симпатичную девчонку.

Она слишком быстро отворачивается, но я все равно замечаю ее растерянность.

Мы гуляем между картинами, чьи названия и авторы мне хорошо знакомы. Я знаю на память историю создания каждого полотна, но… я сочиняю для Авроры сказки. На ходу выдумываю легенду о затворнице, чей печальный образ запечатлел влюбленный в ней старый художник, сочиняю красивую сказку о волшебной стране, спрятанной за абстрактными мазками. Аврора не верит и едва ли вникает, но вода камень точит и скоро она втягивается в мою игру. Улыбается, когда сочиняю совсем уж бредовую небылицу, и грустит, когда моя сказка обрывается на печальной ноте.

Мы останавливаемся около картины, на которой изображен канатоходец, балансирующий над огненной пропастью. Ничего необычного на первый взгляд, но ангел с белыми крыльями не делает ничего, чтобы спасти бедолагу, и лишь отстраненно наблюдает за тем, как на следующем шаге подопечный сделает роковую ошибку. А ангел с темными крыльями — у нее такие же прекрасные волосы, как и у моей бабочки — падает вниз. Огонь лижет черное оперенье, и всем ясно, что не спасется ни один из них.

Я нарочно не делаю никаких комментариев, да они и не нужны. Аврора просто смотрит на огромное полотно и в ее глазах сверкают слезы.

— Я бы упал для тебя, — говорю, становясь ей за спину. Нерешительно, совсем как тот уродливый мальчишка из прошлой жизни, провожу пальцем по ее оголенному локтю. И счастливо улыбаюсь толпе мурашек в ответ на невинное прикосновение[1].

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— А ты все еще пытаешься отрицать очевидное.

Я одержим ею настолько, насколько вообще можно быть одержимым. Я не понимаю себя, но понимаю ее. Бегу от нее всю жизнь, понимая, что просто перебираю ногами внутри игрушечного колеса. Как можно сбежать от того, что нужнее воздуха?