Мы спускаемся в заднюю комнату, где нам дают последние указания, прежде чем игроки «Воронов» заканчивают интервью и уступают место мне и Авроре.
Она выглядит испуганной. Странно, не боялась ни покупки, ни того, что я могу выдвинуть какие-то идиотские условия вроде необходимости делать мне минет после кофе, а сейчас смотрит на ширму затравленным взглядом и бессвязно перебирает губами. Интересно, что?
— Молишься? — спрашиваю с напускным безразличием.
Черная королева стреляет в меня взглядом и как вишневый ураган проносится мимо, чтобы выйти первой. Так и подмывает остаться за ширмой, посмотреть, как она справится с жадными до скандалов шакалами, но… Проклятье, я не могу бросить ее на растерзание. Та часть меня, которую я так яростно ненавижу, подстегивает немедленно выйти следом.
— Ма’ну, — окрикивает Сусанна, и моя рука замирает в сантиметре от ширмы. — Твой отец там.
— Блядь, — сквозь зубы цежу я. Знал, что не может пройти гладко, что судьба знает, где насрать чтобы мы, слепые овцы, обязательно вступили, но сегодня эта встреча совсем не входила в мои планы. — Откуда он тут? Ему же плевать на спорт? Ты слила?
Сусанна чуть не осеняет себя знамением и божится, что не имеет никакого отношения к его появлению.
Но кто-то же имеет. Почему сегодня? Он никогда не интересовался мной, сделал все, чтобы между нами не было и намека на родственную связь. Откуда взялось такое пристальное внимание к моей персоне?
Или не к моей?
Твою мать.
Глава тринадцатая: Аврора
Мне не нужно было выходить первой, но лунник просто вывел меня из себя. Видела, что ему доставляет удовольствие упиваться моими страхами и нерешительностью, и не смогла пойти против желания обломать его мерзкую улыбочку.
И что в итоге? Наказала саму себя. Стою перед фотовспышками, словно скороговорку, повторяя: я не просто дешевая девчонка, которая рекламировала трусики по сотне за штуку, я — Черная королева, и стоит только попытаться скрыться — меня заклеймят позором. Аврора Шереметьева — и вдруг стыдливо прикрывает личико. Остается призвать на помощь все свое мужество и, нацепив улыбочку, смотреть на противоположную стену. Так всегда проще, ведь пока не видишь лиц, не замечаешь и людей.
Но все меняется, когда там, у стены, я замечаю знакомую фигуру. Даже с такого расстояния отмечаю все его повадки: стоять в пол-оборота, навалившись плечом на стену, держать руки в карманах так, чтобы манжеты с дорогими запонками обязательно выглядывали наружу и, как бы между делом потирать спинку носа. Старя привычка, как он говорил.
Шэ’ар здесь — и у меня нет ни малейших идей, какая нелегкая заставила его прийти. Он же никогда не любил спорт, а регби так вообще называл боданием двух стад перекаченных тестостероном бычков.
Пока я лихорадочно ищу ответ на свой вопрос, Шэ’ар кивает в знак приветствия и делает приглашающий жест, как будто это не Ма’ну, а он все устроил. И в эту минуту я одинаково сильно ненавижу обоих. Но Шэ’ар, по крайней мере, не угрожал запереть меня в стеклянной колбе с сотнями бабочек и окуклившихся гусениц.
Я занимаю место, напротив которого стоит табличка с моим именем, хватаю стакан, чтобы сделать глоток. Во рту сухо и липко, а когда Ма’ну занимает место рядом и наши бедра плотно трутся друг об друга, к этому прибавляется еще и терпкий вкус обреченности.