Мы перешагнули прежние обиды. Но, оказывается, они не ушли от нас совсем: они, как нераскаянные грехи, остались с нами – просто никак о себе не заявляют, пока нечаянно не наступишь на больное место. Вот недавно на вопрос поклонницы из Инстаграма, как жить во взрослой жизни, если в детстве тебя лелеяли, Юля ответила: «Не знаю, меня никто никогда не лелеял». И этот ответ опять больно уколол меня в сердце. Мне казалось – лелеяли. Она у нас одна. Правда, лелеять можно по-разному… Мы и целовали, и обнимали, и были строги, а иногда и жестки, потому что хотели сформировать человека доброго и участливого, но сильного и ответственного. И мы много сил вкладывали в ее воспитание: с рождения и уж точно до восемнадцати лет. Я сама до сих пор очень хорошо помню все мамины наставления. И у нас с ней бывали сложные моменты, но она всегда хотела меня видеть с теми качествами, которые она во мне растила. Конечно, я рано покинула родной дом, Юля же оставалась под нашей общей крышей дольше. Мне кажется, в то, какой Юля стала, мы тоже вложили немало сил. Но почему же выросший ребенок так говорит о своем детстве? Значит, все-таки что-то я делала не так? Или время изменилось? И это меня мучит…
У меня нет ни единой претензии к моей маме. Я видела, как ей тяжело. Я легко прощала ей несправедливость по отношению к каким-то моим проступкам, потому что понимала ее тяготы и принимала ее всей душой. Конечно, еще и бедность прекрасный педагог. Мы, дети, не просили у своих мам позволения надеть красивую одежду на дискотеку. И одежды не было ни у кого, и дискотек тоже. А в условиях относительного благополучия воспитать ребенка правильно оказывается намного сложнее. А мы как раз то самое поколение, которому досталась и дичайшая послевоенная бедность, но и первые, пусть небольшие, накопления появились тоже у нас, у нашего поколения. И первые отдельные квартиры, и первые поездки за рубеж. Мы были первые, кому разрешили менять советские рубли на валюту, и первые начали оглядываться по сторонам и сравнивать свои приобретения с соседскими и, к сожалению, бездумно кичиться своим «богачеством». Естественно, и дети не избежали этого соревнования под названием «на ком фирма богаче и круче». Нашей девочке было тяжело. Мы ей в школу ничего такого надевать не разрешали.
Да, все опираются на свой опыт и растят своих детей или так же, как растили их самих, или совершенно по-другому. Я готова просить прощения за невольно нанесенные дочери обиды – именно невольно, потому что, оглядываясь на нашу жизнь, я не могу себя обвинить ни в невнимании к ее проблемам, ни в безответственном отношении к маленькому человечку. Я бесконечно ее люблю. Своих родных – и маму, и Юлю, и Володю – я люблю даже не совсем нормально, а как-то болезненно остро. Я все еще продолжаю беспокоиться за Юлю и, наверное, никогда не смогу перестать. Только теперь я это от нее стараюсь скрыть. Она взрослый, умный и успешный человек, но я-то все равно вижу в ней ту маленькую девочку, которую только мама может защитить от всего плохого на свете. Защитить материнской любовью, сильней которой нет на планете Земля.