Но делал я всё это без огонька. Ибо сердце моё печалилось. Вы меня знаете. Я не из тех, кто готов погрузиться в пучину отчаяния и бояться всего неизвестного. Но признаюсь, я был крепко огорчён. Ведь я уже строил надежды: о лучшей жизни, о доме посимпатичней и более приятной компании. О людях, которые оценят меня по достоинству. Которые увидят во мне того красивого, храброго, изобретательного кота, каким я и являюсь.

А поглядите на меня теперь. Застрял в клетке. Скоро в меня всадят ужасные, бесполезные, бессмысленные уколы. И вообще одалживают кому попало, будто я какая-то ржавая стремянка или моток проводов для подзарядки аккумулятора в машине.

Это не считая оскорблений. Элли никогда в жизни не называла меня «ужасно агрессивным» или «буйным». Вместо этого она использовала такие слова, как «энергичный», «живенький». Она никогда меня не одалживала, не мотала в клетке, не заворачивала, как сосиску, в розовое махровое полотенце. И не грозила навсегда увезти в Испанию, за тридевять земель от старых друзей.

Друзья! Дорогой мой Тигр! Весёлая Белла! Милая Снежинка! Где они сейчас, мои товарищи?

Дурачатся, небось, как всегда, на Акация-авеню.

Веселятся на полную катушку.

Без меня.

Ох, зачем только я так разобиделся и удрал! Зачем позволил прогнать себя какому-то ворчуну, Мистеру Рад-Видеть-Удаляющийся-Хвост-Этого-Кота? Как глупо было с моей стороны ревновать к пушистому комочку-котёнку и даже к человеческому детёнышу!

А детёныш-то, детёныш! Ведь эта малявка, скорей всего, смеялась не надо мной. Просто ей было весело со мной, вот и смеялась.

А это две большие разницы.

Как же я ошибался! И винить в этом некого, кроме самого себя и собственной глупости. А теперь надежд на спасение нет. Ни одной.

И вдруг сквозь путаницу шерстяных ниток на клетке я увидел снаружи что-то знакомое.

Да! Продуктовая лавка миссис Пэтл. (Она ненавидит, когда я дрыхну на её овощах.) А вот, кажется, и пиццерия. (Нет нужды спрашивать. Мой заказ — пепперони.) Потом я сообразил, что мы, наверное, около школы Элли, потому что увидел охранницу. (После той битвы на школьном дворе, когда шерсть летела по всей округе, она при виде меня всякий раз шикает: кыш, мол.)

Сзади раздались голоса. Это дети весело болтали на переходе.

— Что у тебя в коробке?

— Это Генри, палочник. А у тебя в банке?

— Берта, пчела.

— Я видел, Джордж несёт кролика.

— А Сурина — мышку.

У меня подскочило сердце. Четверг! Вечернее шоу «Моё замечательное домашнее животное». Так может, Элли здесь пройдёт? Я бы громко заорал, вдруг она узнает мой голос. Вдруг меня спасут!

Но мои надежды тут же испарились. Я услышал:

— Жалко бедную Элли, правда?

— Нашу Элли? Почему бедную? Разве она сегодня не придёт?

— Нет. Разве ты не слышала? Её домашнего любимца похитили.

— Кого, Таффи? Замечательного котика, о котором она болтала не переставая?

— Да. Его.

— Она говорила, он такой красивый.

— И сильный.

— И умный.

— Она по нему так скучает! Потратила все свои сбережения на листовку «Потерялся кот» и раздаёт её по всему городу.

— Может, она сегодня всё-таки придёт, чтобы раздать листовки собравшимся?