Мне понравилось оформление. Оно очень изящное, очень элегантное, оно красивое. Но – может быть, это очень субъективно, но эта белая ветка мне не понравилась.

Очень интересно решена вся цветовая гамма спектакля, и почти все актерские работы состоялись. Ронинсон сегодня играл более сентиментально.

Он раньше играл очень мужественно, а сегодня ушел в сентимент.

Н.И. КРОПОТОВА. Мне кажется, что к этому спектаклю театр шел всем своим предшествующим путем: любимовский театр называли театром режиссера, потом неожиданно обнаружилось громадное созвездие первоклассных актеров, а сейчас, по-моему, все более закономерным будет определение этого театра и как театра автора.

Я лично еще со времен и Чернышевского, и Горького, не говоря о Брехте, всегда ощущала, что этот театр необыкновенно тонко и точно передает микроклеточку, структуру писателя, что бы он ни делал. И Абрамова здесь не спутаешь с Можаевым, Брехт здесь всегда Брехт, и, наверное, взять за короткий период времени необыкновенной сложности одну из вершин мировой классики актеры смогли потому, что у них был громадный путь освоения очень крупной литературы.

Мне лично очень сложно воспринять оформление спектакля. Я понимаю, что это концепция, что это замысел, что художник имеет на это право и имеет право со мной не согласиться. Я привыкла в этом театре к большей лаконичности Боровского и неожиданности Боровского, и несколько синтезированный, очень изящный ход, символический ход мне остался чуждым, хотя я никак не оспариваю права режиссуры и театра идти именно этим путем.

Спектакль радует очень многими неожиданностями, очень многими интересными и глубокими решениями, и, говоря о режиссере и ансамбле актеров, конечно, нельзя не присоединиться к тем высоким похвалам, которые идут в адрес Демидовой. Мне показалось, что первую часть, часть спектакля до антракта, актриса провела более резко, срывисто и нервно, чем это требовал материал. Правда, потом мне показалось, что на фоне первой, срывистой части более спокойная, тихая и более человечная вторая часть прозвучала как концепция, как замысел и как смысл. Может быть, это случайность репетиции, но это мне более открыло Раневскую как человека действительно неординарного, действительно очень глубоко связанного с тем, что вокруг нее, с тем, из чего она вышла – из ее детства, из этой жизни, и этот крик умирающего, как от удара, как от пули, – это необычайно точное режиссерское выражение моральной смерти человека, который, разрывая со своим прошлым, остается беззащитным и никчемным.

Это мне показалось одной из очень интересных и талантливых находок режиссуры и актрисы, и такие находки были в спектакле не раз.

Я не могу не сказать, что, наверное, как всегда, не хватает времени для работы над спектаклем, наверное, есть огрехи и случайности, и существует определенный постулат для Чехова: если характер идет в каком-то богатстве и многообразии своих связей, то тогда возможны любые трактовки; если связь становится прямолинейной и обнаженной, уже воспринимать этот характер трудно.