Очень интересна работа у Полицеймако, которая играет Шарлотту. Это неожиданная работа, это необычайная органика, это и чеховский гротеск, и огромный, щемящий чеховский лиризм, и огромный комизм, и раскрытие характера – и раскрытие актрисой в сложнейших предлагаемых обстоятельствах. Это тоже, на мой взгляд, очень интересная, великолепная работа.

Варя (Жукова) – интересная работа.

Очень интересная работа у Джабраилова (Епиходов). Он возникает вдруг интересным, странным характером, парадоксальным по Чехову и вместе с тем трагическим характером, когда он обращается в зал и спрашивает: «Вы читали Бокля?» – после его пауков и тараканов вы понимаете трагичность этого гротеска – нелепого, дикого, юродствующего характера, а за этим стоит драматизм человеческой жизни. И все это у него в удивительно интересном сочетании – с комедийностью, с лиричностью, с внутренней насыщенностью.

Если говорить о том, что сегодня меньше состаивается, чем в прошлый раз, – сегодня серьезные претензии предъявляются к Штернбергу. Я видела другого Гаева. Он не во всем устраивал, но он был мягче, органичнее, он был очень добрым, любящим свою сестру. Он действительно конфузился и уходил от своего либерального фразерства. Сегодня эта многоплановость ушла от артиста, он идет по одной орбите, и это достаточно обедняет раскрытие характера. То, что он сегодня делал, это десятая доля того, что мы видели в предыдущем прогоне. Тогда не возникало никаких серьезных возражений, мне даже казалось, что он точно социально решен, что он из этого круга человек, что он необычайно нежными чертами связан с Раневской, с Аней. Это потеряно на сегодняшнем прогоне. Я боюсь быть оракулом, но сегодня было одномерное исполнение, и судить об этом невозможно. У него были очень глубокие, волнующие куски, – сегодня они отсутствуют.

Притом что я очень высоко оцениваю эту работу, мне думается, что не во всем еще точно воплощается режиссерский замысел, режиссерская концепция спектакля и прочтение драматургии. То, что так шатается где-то Золотухин… Золотухин, конечно, прелестно играет Трофимова, но мне показалось, что на прогоне для художественного совета он играл более точно логическое развитие характера. Мне показалось, что когда Петя Трофимов начинал свои рассуждения о светящемся ему где-то в будущем, о судьбах России, о том, что надо уходить в жизнь, надо перестать бездельничать, – было более интересно, когда он начинал с яркого, пылкого выявления своих мыслей о России, о будущем.

А в финале он приходил необычайно изящно и тонко к некоторой выхолощенности, опустошенности, усталости, повторяемости и т. д. Но этот взрыв, монолог, который кончается тем, что «Россия отстала на двести лет, голодают рабочие, живут по сорок человек в комнате, и мы об этом не думаем», – сейчас появился только один кусочек, причем менее драматичный, чем в прошлом прогоне. Тогда все это вырывалось из него на необычайной доподлинности, глубине и правде в очень страстном восприятии того, что его окружает, и это очень верно по самому глубокому отношению к Чехову. По самым последним работам специалистов по Чехову очень верное прочтение образов Пети и Ани – прочтение этих образов, в которых звучат предвозвестники будущего. Ничего точно не сказано, ничего рельефно не сказано, и поэтому сажать его на такое пробалтывание этого монолога, три четверти этого монолога, как это было сегодня, – может быть, это тоже актерские нервы, но это заболтано. В принципе это неправильно. Если Петя тоже заражен бациллой либерального фразерства, то это надо делать очень тонко, и этого достаточно в финале, когда идет прелестный диалог Лопахина и Пети в характере «Не дойдем, – дойдут другие», – это уже понятно, что Петя Трофимов устал верить с той пылкостью, как он верил раньше. Мне кажется, что так раскрывать этот характер, как сегодня в первой половине спектакля, неправильно.