Но мне хотелось бы сегодня сказать, не повторяясь, о каких-то основных моментах, которые, на мой взгляд, еще необходимо выстроить в спектакле.

Этот театр славится ясностью своей позиции в каждом своем спектакле, и эта позиция выявляется в ряде его спектаклей открыто, публицистично, во весь голос. Материал данного спектакля иной, и тем не менее активная позиция театра всегда должна быть как-то до конца осознана.

Я понимаю, с одной стороны, то, о чем я сказала: современность прочтения, современность отношения ко всему тому, что происходит, к тем людям, которые есть в спектакле. Но мне кажется, что здесь должна быть и вторая сторона, то есть утверждение каких-то позиций. И, на мой взгляд, в этом отношении требует еще внимания и характер Ани в исполнении Чуб, и то, что делает Золотухин – Петя Трофимов.

Мне кажется, что характер Трофимова передан как-то многообразнее, богаче по своим краскам, а Аня слишком резка, слишком определенна, слишком понятна. Я понимаю, что это замысел Анатолия Васильевича, но материал есть, материал Чехова требует тонкости, и мне хотелось пожелать, чтобы не так напрямую резко выходил здесь тот изъян, который, на мой взгляд, сегодня проявился.

Хотелось бы мне сказать и о том, что позиция театра должна была сказываться в многообразии, в самых разных характерах. Сегодня, пожалуй, ближе всего к этому Демидова. Об этом говорила Марьяна Николаевна. Действительно, характер интересный и своеобразный во всех своих проявлениях и по-чеховски лирический. Наверное, и то, что играет Штернберг, нуждается в особом внимании режиссера. Спектакль будет идти и набирать силу, но, вероятно, нужен и ваш глаз.

Что касается оформления спектакля, во многом я его принимаю, но не могу не согласиться с товарищами, которые говорили, что, может быть, слишком большое нагромождение того, что с этим кладбищем связано. И так понятно: даже если один крест будет стоять, – все абсолютно ясно. Здесь какое-то излишне кладбищенское настроение создается.

Мне хотелось бы пожелать театру и Анатолию Васильевичу как-то доработать в этом смысле спектакль. Повторяю: это не мешает тому, что спектакль может идти, без зрителя он не может расти, он должен набирать силу, но внимание к нему нужно.

Б.В. ПОКАРЖЕВСКИЙ. Наверное, будем завершать. Повторяться нет смысла.

Юрий Петрович, вам слово.

Ю.П. ЛЮБИМОВ. Наше дело – слушать…

Б.В. ПОКАРЖЕВСКИЙ. Вы – главный.

Ю.Л. ЛЮБИМОВ. Я не ставил этот спектакль…

Б.В. ПОКАРЖЕВСКИЙ. Пожалуйста, Анатолий Васильевич.

А.В. ЭФРОС. Вчера на художественном совете я слышал много разных советов. Я благодарю вас за доброжелательство и обязательно все, что было сказано, постараюсь учесть.

Я хотел сказать одну вещь, которая, может быть, преждевременна, но я ее скажу.

Для меня Театр на Таганке – некий идеал. Я этот театр очень люблю и всегда свою работу поверяю его спектаклями. Поэтому я с очень большим волнением шел сюда, потому что я знал, что я совсем другой, и как соединится то, что я совсем другой, с определенностью, какая есть у них, – это для меня было чрезвычайно волнительно и экспериментально.