Засим Белозерский откланялся, отказавшись отобедать, хотя Летуновский, мечтавший его хорошенько подпоить и все вызнать, очень настаивал. Белозерский словно проснулся и, обнаружив, что его окружают плебеи, перестал держаться с ними на равных, надев брезгливо-высокомерную маску. Князь спрашивал себя, как можно было так долго якшаться с теми, кого он раньше презирал. Теперь, очнувшись от спячки, Илья Романович вдруг вспомнил о своем высоком происхождении. Поэтому ни Летуновский, ни Жевнов на прощание не были удостоены пожатия его холеной руки. Лишь на миг задержался он в роскошной гостиной поляка возле ломберного столика, за которым раскладывала пасьянс невинно улыбнувшаяся ему Теофилия.

– Ваши предсказания постепенно начинают сбываться, сударыня, – не без язвительности сообщил Илья Романович, приложившись к ее маленькой ручке, украшенной дорогими перстнями. – Меня навестила редкая гостья – удача! Быть может, посетит и любовь…

Теофилия Летуновская была настолько ошеломлена, что не нашлась с ответом. Поведение князя повергло в окончательный ступор и самого Казимира Аристарховича, которого трудно было чем-то удивить в принципе.

– Может, он помешался? – авторитетно предположил купец Жевнов, когда дверь за Белозерским захлопнулась. – Банкроты частенько того… В сумасшедших домах их полно!

– Нет… – протянул очнувшийся от изумления Летуновский. – Тут что-то другое.

Примерно через неделю после описанного события и появился Илларион, бывший дворецкий князя. Для Летуновского его появление в первую очередь послужило поводом нанести визит Илье Романовичу, чтобы по возможности узнать хоть что-нибудь о том «золоте», на которое тот набрел. В записке, адресованной Белозерскому, ростовщик написал следующее:

«С Вами ищет встречи некий человек, явившийся ко мне как призрак из прошлого. Он утверждает, что мог бы оказаться для Вас весьма полезным»…

Князь принял их в своей мрачной гостиной, где на стенах до сих пор красовался синий лионский бархат, когда-то после ремонта особняка, пострадавшего от пожара, новенький, глубокого цвета, а теперь выцветший и посеревший. Все так же на стене висела картина «Молитва сироты», приписываемая кисти Буше. Илья Романович, сидя в креслах у холодного огромного камина, долго щурился, прежде чем признал в Илларионе своего бывшего дворецкого. Неудивительно, ведь служил тот недолго, всего несколько месяцев, и это было семнадцать лет назад. Теперь Калошин был, скорее, похож на какого-то малопреуспевшего лавочника, чем на бывшего слугу. Однако пылавшие прежним огнем черные глаза выдавали в нем прежнего природного разбойника.

– Вот каналья! – выругался Белозерский, когда до него, наконец, дошло, кто перед ним стоит. – Где же ты пропадал столько времени? Я уж решил, что и на белом свете тебя давно нет…

– Жив, как видите, Илья Романович… Жив, и пришел перед вами повиниться! – У визитера был такой смиренный, застенчивый вид, что князь на миг засомневался, тот ли это самый, наглый и бесстрашный Илларион или же его двойник. – Поручения вашего я тогда не исполнил, – продолжал бывший дворецкий, опустив голову, – оттого и совестно было возвращаться.