Заигрывания с национальностями так и остались бы в теории, но… Польша – нищая страна, по которой не первое десятилетие шлялись чужеземные войска, грабя народ. Причем самое страшное, что подчас эти самые оккупанты становились благом для крестьян! По крайней мере, в войсках была хоть какая-то дисциплина, и ставшие на постой офицеры не запарывали крестьян до смерти просто потому, что им так захотелось, не играли в «ку-ку» с огнестрельным оружием, не…

Словом, среди крестьян и ремесленников патриотов «Великой Польши» можно было долго искать. Да и среди нищей шляхты хватало тех, кто с удовольствием поступил бы на военную службу практически к кому угодно – лишь бы там кормили каждый день да платили жалованье. Даже соседняя Пруссия, задыхающаяся в тисках кредиторов, выглядела предпочтительней родной Польши с вседозволенностью магнатов. А уж когда среди поморян пошли разговоры о Померании…

Землей Обетованной ее не считали – та же Россия выглядела куда более привлекательно. Но туда нужно ехать, а тут эмигрировать можно, не выходя из дома, не бросая какое-никакое, но хозяйство, родных, друзей.

Агентура Юргена весьма умело манипулировала слухами, обещая невиданное процветание. Ничего конкретного не говорилось, так что люди придумывали сами. Общим фоном для разговоров была сильная армия с добровольческим (!) контингентом и льготами после службы, отсутствие коррупции и равенство перед законом, образование и работа – много работы.

Именно последнее убеждало поморян в грядущем благоденствии: будет работа, будут заработки, стабильность. Ну а планы Грифича особым секретом не являлись – строить мосты, плотины и дамбы, общественные сооружения, военные крепости, верфи, заводы. Никакой конкретики, но… Когда ты знаешь, что в Померанию едут эмигранты и всем находится работа, уверенности как-то прибавляется.

Для крестьян же отдушиной было отсутствие рабства на землях Померании. При совершенно скотском отношении шляхты надежда на свободу дала такой мощный эффект, что… Имения заполыхали.

– Збышек! Збышек! Нет! – Привязанная к забору уже немолодая, но все еще красивая женщина тянулась к мужу, которому крестьяне наматывали кишки на шею.

– Громко пани Цецилия кричит, – монотонно сказала стоящая рядом крестьянка непонятного возраста – ей могло быть как двадцать пять, так и пятьдесят, тяжелый крестьянский труд вообще рано старит, а на скудном пайке и вовсе. – Громко! – повторила крестьянка уже с явным удовольствием.

– Вот и мой Гжегош кричал, когда его пан Збышек катовал.

– И мой Янек, – подошла к пани еще одна крестьянка.

– И моя Агнешка…

– Скот! – плюнула в них привязанная полячка. – Вы – скот двуногий! Ваше дело – работать да ноги нам целовать за милость великую, что мы вам дышать разрешаем. Живо освободите меня, хлопы!