– Скот… – протянула одна из крестьянок, нехорошо усмехнувшись обескровленным от постоянного недоедания лицом, – пусть так. Но и собака кусает, если ее только бить. Корова бодает…

Говоря это, она спокойно раздевала шляхтянку под пристальными взглядами собравшихся женщин.

– А и смотрите, тело-то какое? Сорок два года на свете прожила, семерых детей выносила… А получше небось, чем я в двадцать восемь!

– Детей… – отозвалась другая, – не детей она рожала, а чертенят. Люди такого не делают. Вот я и думаю… чтоб не рожала больше…

Крестьянка присела на корточки перед обнаженной пани, подергала неторопливо веревки, которыми были привязаны ноги… И сделала резкое движение рукой.

– Ааа! – Пани захлебнулась криком от дикой боли, которую причиняла ее мозолистая рука во влагалище. Крестьянки же смотрели на экзекуцию с нескрываемым наслаждением…

– Вот так ее сыночек моей Агнешке…

– Так, только так надо… чтобы все их семя панское…

– Аа! – И рука крестьянки вышла из влагалища пани Цецилии, зажав в ладони что-то красное.

Нищее дворянство, не подвизавшееся на службе у какого-то магната или дворянина побогаче, особо не трогали. Ну а остальных… Убивали жестоко – вплоть до женщин и грудных детей.

Самое странное, что восстания вспыхнули практически одновременно и очень сильно. Никакой «раскачки» – крестьяне просто собирались и шли убивать.

Откровенно говоря, герцог не слишком понимал их логику – осталось потерпеть всего несколько недель или месяцев, и они станут свободными. Пришлось покопаться в документах. Выяснилось, что в первую очередь это была месть: за насилуемых жен и дочерей, за продажу отобранных детей куда-нибудь на сторону, за постоянный голод и страх. Но главное, крестьяне были уверены, что если оставить кого-то из хозяев в живых, то те потом как-то выкрутятся и снова смогут стать их хозяевами. Это было нечто иррациональное и малопонятное, но крестьянское мышление восемнадцатого века было штукой своеобразной.

Подавлять восстания было проблематично: русские войска были достаточно малочисленны и просто не могли распыляться. К тому же крестьяне не собирались в войска, а работали, скорее, партизанскими методами.

Соседи-шляхтичи могли бы прийти на помощь, но… русская администрация весьма подозрительно относилась к таким отрядам. Хватало прецедентов, и уверенность в том, что после подавления крестьян последует удар в спину русским войскам, была практически стопроцентной.

Ну а самое главное – у крестьян нашлись умные вожаки. Были написаны письма безземельной шляхте, где говорилось, что, если те не будут вмешиваться, им ничего не грозит, ну а если вмешаются – их будут убивать вместе с женами и детьми. Письма были написаны и русским солдатам…

«…мы не хотим воевать с вами, братья-солдаты. Знаем, что одно капральство с легкостью разгонит любой наш отряд. Но неужто вы не видели, как мы живем, как лютуют паны? Это месть, а месть священна – так говорится и в Библии. Мы не просим вас идти против воли командиров, и если те прикажут стрелять в нас – стреляйте. Но пожалуйста, мимо… Многое можно сделать такого, чтобы не идти под трибунал и в то же время не идти против совести…»