Впрочем, француз тут же исправился, отправив на столы консоме Салери, прозрачный как слеза галантин из кур, мусс раковый с налимами, салат ромен и очаровательное парфе из орехов.

Балалаечники бодро сыграли «Светит месяц», а скрипачи ответили «Танцем баядерок» из балета «Ферармос» и увертюрой к опере «Жизнь за царя».

Рекой текли вина, перечень которых хотелось бы привести для ошеломленных былым российским изобилием современников, да слишком много это заняло бы места. То и дело звучали тосты — простые, но сердечные от купечества, цветистые от высшего чиновничества.

Но тон задавал помощник обер-полицмейстера, говоривший о значении современного брака, о взаимоотношениях «между обеими половинами живущей в узах Гименея пары в связи с ролью их как частицы общества». Хотя никто ничего не понял, но его речь была встречена аплодисментами и криками «Горько!»

…Но пришла минута, когда бал был окончен. Все с головной болью, несварением желудка, чувством неудовлетворенности и благими пожеланиями разъехались по домам.

Начались будни новой семейной пары.

Переехала Валентина в дом Кашиных.

Поставили дом лишь года за полтора до этого — фундамент каменный, первый этаж кирпичный, а последний — это второй, бревенчатый. В жару в нем капельки смолы выступали.

Всяческим добром набит дом. Живи себе в радость, следи за хозяйством, будь верной женой и помощницей мужа.

Было, правда, некоторое неудовольствие с приданым. Старуха Чеснокова обещалась по нему, кроме всяких перин, шуб, горжеток и серебра столового, лавку на Сытном рынке и 90 тысяч рублей. Горжетки и лавку Кашины получили, а денег у старухи не только не оказалось, но она через дочку попросила под векселя в долг 50 тысяч рублей.

Иван Иванович в долг не дал, ибо знал, что это будет потерянный капитал, но и от 90 тысяч отступился, не стал их требовать.

— Деньги — дело наживное, с собой в гроб не положим! — сказал он молодым. — Главное, дети, живите душа в душу.

Но с последним у молодоженов явно не получалось.

Очень уж разное воспитание было, разными были и стремления.

Николай работе только радуется. Встает спозаранку, целый день его ноги покоя не знают: то в лавках за приказчиками присмотрит, то в банк спешит, то с поставщиками заказы ладит, расчеты производит. А тут товар привезли, проверить его вес и качество надо. А то и в Любань махнуть, там дел невпроворот.

Вошел он в купеческий круг как родной, старики-купцы и те его сметку признали.

Впрочем, купцы — народ разный. Иные уважают своей натуре разгул сделать. Смущают Николая:

— Приглашаем нынче в «Венецию» закатиться. Там у нас с цыганками и прочими особами женского пола уговор сделан. Вы, Николай Иванович, сами теперь хозяин первостатейный и средства у вас вольные. Вы можете требовать себе всего, чего ваша левая нога пожелает. С мадамами станем ликовать, салют пробками шампанского под потолок хлопнем.

— Спасибо за приглашение, — Николай отвечает. — Времени нет на пустяки, да и дома меня жена ждет.

— Дело хозяйское, только вы зря нас в святости превзойти желаете! — разводят гулены руками, а промеж себя шепчутся: «Ишь, сурьезный! Только жену себе взял… того, с изъянцем!» И расхохочутся.