– А что будет с ней? – спросила Джульет, занятая шитьем. – Когда умрет она?

– Точно не знаю. Она там новенькая. Она только что умерла, только-только, но умерла взаправду. И мертвая она очень, очень красивая. – Анна залюбовалась образом, возникшим у нее в голове. – Только смерть делает женщину по-настоящему красивой, а самые прекрасные женщины – это утопленницы. Тело становится гибким, а волосы струятся в воде подобно клубам дыма. Руки, ноги и пальцы двигаются в воде замедленно и бесцельно: вода придает всей фигуре грацию и элегантность. Ни одного неуклюжего жеста. Утопленница то и дело поворачивает голову – почитать проплывающие мимо газеты невидящими глазами. – Анна довольно покивала. – Ни одна на свете школа хороших манер и светского этикета не научит женщину держаться с такой дивной непринужденностью и гибкостью, быть такой раскованной и безупречной. – Анна попыталась изобразить это гибкое совершенство взмахом широкой загрубевшей руки, но жест получился резким и судорожным. Она опустила руку и целых пять минут оставалась в задумчивости. – Он ждал ее, целых пять лет. А она до сих пор не знала, где его искать. И вот теперь они вместе, отныне и навсегда! В сырое время года они будут оживать. А в сухую погоду – дождей иногда месяцами не бывает – они затаятся в крохотных потайных нишах под водостоками, как японские водяные цветы – старые, высохшие, сморщенные, тихие.

Джульет поднялась и зажгла еще одну лампу в углу столовой:

– Мне что-то не хочется слушать эти твои рассуждения.

Анна рассмеялась:

– Ну давай я тебе расскажу, как у них все начинается, как они оживают, когда наступает сезон дождей. Я все это до мелочей представила. – Она подалась вперед, оперлась локтями о колени, с головой уйдя в рассказ и пристально вглядываясь в потоки дождя, хлеставшего за окном по горловинам водостоков. – Вот они тихохонько лежат себе глубоко внизу, совсем высохшие, а над ними, в небе, копятся электрические разряды, надвигаются темные тучи – и скоро польется дождь! – Она откинула назад свои тусклые, с проседью, волосы. – На первых порах сверху сыплются мелкие капельки. Автомобили на улицах ими усеяны. Потом вспыхивает молния, гремит гром – и засушливому сезону конец: капли бегут по канавам, становятся все больше и больше, сливаются вместе и стекают под землю. Ручейки несут с собой обертки от жевательной резинки, окурки, театральные билеты и проездные тоже!

– А ну, отойди от окна – живо.

Анна выставила руки перед собой, заключив воображаемую картину в квадратную раму:

– Я знаю, что сейчас происходит под мостовой, в огромном квадратном резервуаре. Он громадный. И совершенно пустой уже не одну неделю – солнце с неба не сходило. Он пустой: если крикнуть – раздастся эхо. Стоя внизу, можно услышать только, как наверху проезжает автомобиль. Далеко-далеко и высоко над тобой. Весь этот резервуар похож на высохшую полую верблюжью кость, завалявшуюся в ожидании где-нибудь в пустыне. Держу пари, что дно всего водостока сплошь покрыто плотно слежавшимися старыми цирковыми афишами и газетами тридцать шестого или сорокового года, где печатались сообщения о войне или умерших кинозвездах. – Анна подняла руку, указывая наверх, словно сама пребывала в ожидании внутри водостока. – И вот – крохотная струйка. Капает на пол. Будто кого-то наверху ранили ножом и кровь просочилась оттуда вниз. Послышался грохот! А может, всего лишь по улице проехал грузовик? Вода стекает вниз. Она проникает всюду сквозь мелкие отверстия. Мелкими завитками и змейками. Она замутнена табаком. Образуются лужицы. И наконец – вода устремляется вперед. Потоки соединяются с потоками. В итоге один гигантский удав катится по усеянному макулатурой полу – с мощным, величественным напором. Со всех сторон, с юга и с севера, с разных улиц, льются все новые и новые потоки и объединяются в шипящий, сверкающий кольцами водоворот. Резервуар заполняется от стены до стены, доверху, и поток направляется в сторону океана – океан его к себе притягивает! Вьются, переплетаясь, многие течения. Десять тысяч водостоков поглощают нечистые сливы, бумагу, всякий мусор. И вода добирается до тех крохотных сухих ниш, о которых я тебе говорила. Она медленно затопляет тех двоих – высохших и мертвых, будто японские цветы. – Анна стиснула ладони и медленно, один за другим, переплела пальцы. – Вода их пропитывает. Сначала приподнимается рука женщины. Чуть-чуть всколыхнувшись. Кисть руки – единственная живая часть ее тела. Потом распрямляется вся рука и одна нога. А ее волосы… – Анна притронулась к собственным волосам, падавшим ей на плечи. – Ее волосы расправляются и распускаются в воде, точно цветок. Ее голубые веки сомкнуты…