Анну, казалось, очень обрадовало заново сделанное ею открытие. Она посмотрела на свои белые руки:

– Они мертвые, пойти им некуда, и никто им ничего не скажет. Они и ухом не поведут, если их заметят и закричат: «Гляньте! Мужчина и женщина, совсем голые, оба в воде – ну не ужас ли?» – Анна тихонько рассмеялась. – Они просто-напросто останутся у себя в воде, беспечно кружась один вокруг другого, и какое им дело, что о них скажут, кто как поглядит, и совсем не важно, кто именно – даже родители или, допустим, сестры. – Анна кивнула в сторону Джульет. – Помнишь этот детский стишок – как там? «Не боюсь я ремня, мне порка – чихня, и тебе не прикончить меня!» Только для этих мужчины и женщины иначе: «Тебе нас не воскресить!» Их надо было бы воскресить, оживить еще до того, как им скажут, что они грешны и порочны. Но никому это не под силу, слишком поздно. И в этом-то вся прелесть! И вот они там, ничто их не касается и ничто не тревожит, их тайное убежище – глубоко под землей, в недрах водостока, где их постоянно носит туда-сюда. Они касаются друг друга руками и губами, а когда попадают в створ на перекрестке улиц, течение бросает их навстречу – и вода обжигает их холодом! – Анна захлопала в ладоши. – Их ударяет об стену. Так они застывают на месте, прижатые друг к дружке – может быть, на целый час, а течение их слегка покачивает, и все распрекрасно. А потом… – Анна разъединила руки. – Потом, быть может, они путешествуют вместе, рука об руку, то всплывая, то погружаясь, беспечно и привольно, под всеми улицами, выделывая шальные антраша, когда их увлечет внезапный поток – она походит на вспышку белого огня, и он тоже. – Анна раскинула руки; окно окатывали дождевые брызги. – И вот они несутся по течению к морю, через весь город, по одному тоннелю и по другому, улица за улицей – Дженеси-авеню, Креншо, Эдмонд-Плейс, Вашингтон, Мотор-Сити, набережная, – и вот наконец оказываются в океане. Могут теперь направиться куда пожелают, по всему белому свету, на самой глубине, а позже вернуться обратно: через впускной шлюз водостока снова проплыть под городом, под дюжиной табачных лавочек и под четырьмя дюжинами винных, под шестью дюжинами бакалейных магазинов и под десятком театров, под железнодорожным вокзалом и под сто первым шоссе, под ногами тридцати тысяч прохожих, которые даже понятия не имеют и в жизни не думают о водостоке. – Голос Анны дрогнул, но вскоре снова выровнялся. – А потом – время идет, гром над улицей стихает. Дождь прекращается. Влажный сезон окончен. В тоннелях сверху покапает – и перестанет. Вода убывает. – Анна выглядела огорченной: казалось, это очень ее печалит. – Река впадает в океан. Мужчина с женщиной чувствуют, что вода мало-помалу опускает их на дно. И вот они там. – Анна в несколько приемов опустила руки на колени и с грустью, не отводя глаз, в них всмотрелась. – Они соприкасаются ногами, но из ног уходит жизнь, которую давала им вода извне. Они соприкасаются коленями и бедрами, но вот спадающая вода укладывает их рядом, бок о бок, и постепенно исчезает, а тоннель пересыхает. Остаются только маленькие лужицы и мокрые обрывки бумаги. И оба они так и лежат. Слабо и довольно улыбаясь. Они не шевелятся и совсем не стыдятся. Как детки, лежат рядом на сухом полу, и кожа у них тоже высыхает. Они едва-едва касаются друг друга. А наверху, по всему миру, светит солнце. Они лежат в темноте – и засыпают, до следующего раза. До следующего дождя. – Руки Анны лежали у нее на коленях, раскрытыми ладонями вверх. – Чудно́й мужчина, чудна́я женщина, – пробормотала она. Наклонила голову и крепко зажмурилась. Потом вдруг выпрямилась и впилась взглядом в сестру. – А ты знаешь, кто этот мужчина? – едко спросила она.