Сережа перестал жевать и уставился на него.

— Да шучу я, шучу! Не смотри на меня так!

Сережа с набитым ртом тоже изобразил смех.

— А вы… Как ваше настоящее имя?..

— Настоящее? — хохотнул дед. — Да ты меня так и зови Лесовиком. Мне понравилось. Скажешь своим, мол, так и так, не враки, встретил его в лесу, насилу ноги унес.

— Не поверят.

Укусы на руке уже совсем не зудели. Сережа даже надавил на повязку — ни боли, ни жжения. Чудеса!

Дед наблюдал за ним, улыбаясь.

— Ну, сказочник мой, пошли, что ли. Доведу тебя до цивилизации.

Они направились сквозь высокие заросли. Сережа тащил свою корзину с грибами, рядом бежала Жулька с башмаком в пасти. Дед шел ровным размеренным шагом, и было очевидно, что он точно знает, куда идти.

— Я ведь местный, — ответил дед на Сережин немой вопрос. — Каждый сучок мне знаком. Травник я. Былинки всякие собираю и людев лечу. Они мне благодарны. Молоко приносят и крупу. И рыбу с булкой тоже.

Он наклонился и сорвал пожелтевшую травинку.

— Вот это думаешь так, сено?

Сережа уставился на его ладони.

— А это спорыш. От почек хорош.

Дед погрыз стебелек и направился дальше к видневшимся на пригорке соснам.

— Иван-чай вот собираю. Пастушью сумку. Зверобой тоже. Еще с двадцатку видов разных, тебе названия ни о чем не скажут. Вот ты болеешь чем-нибудь?

— Не-а, — Сережа помотал головой и даже пожалел немного, что ничем не болен. — В детстве коклюш был.

— От коклюша мать-и-мачеха хороша. Только ее по весне брать надо.

— У бабы Симы ревматизм! — вспомнил Сережа.

— Тогда багульник нужен. Заварить, настоять и пить три раза в день.

Сережа слушал деда, открыв рот. Дед светился весь, когда говорил о травах. Иногда он наклонялся, срывал какую-нибудь зеленую ниточку, называл ее диковинно — то что-то медвежье, а то заячье — Сережа запоминал только первое слово — и бережно клал в мешок.

— А грибы почему не собираете?

— Да не ем я их, — вздохнул дед. — Сам уже как гриб. Старый.

— Гриб элегантного возраста… — Сережа засмеялся, припомнив утренний разговор в лесу.

Дед посмотрел на него серьезно. Потом заулыбался щербатым ртом и, поплевав на ладонь — ту, где с тыльной стороны был «ВИТЯ», — провел ею по седой щетине на щеках:

— Правильно. Я — гриб элегантного возраста.

Солнце прорвало острым шилом тучу и вылилось впереди низко-низко, подсветив лес розоватой дымкой. Близкий шум за плотной изгородью кустов подсказал: совсем рядом дорога.

Сережа ступил на грунтовку и завертел головой.

— Ну, где ваша машина? — спросил дед.

Обочина была пуста.

«А вдруг они уехали без меня! Не дождались! А вдруг они меня не любят?» — кричало у Сережи внутри.

— Не могли уехать, — словно подслушал его мысли дед. — Небось, носятся сейчас по лесу, как раненые выхухоли, тебя ищут.

Сережа понятия не имел, как носится раненая выхухоль, да и, вообще, кто такая выхухоль, но представлял это именно так: впереди ледоколом прорубает кусты баба Сима, за ней, как корабельная мачта, высится дед Шаня, потом остальные, по бокам, как галерные весла — Мишка с Анечкой, а замыкает все это, точно флаг, розовая шляпка Мулечки. Именно так должна плыть по лесу неведомая и гордая выхухоль.