При определенных кнопочных комбинациях «Алла» «оживала»: подмигивала большими и маленькими лампочками, побулькивала разноцветными жидкостями в колбах и выдыхала струйки пара, чем доставляла Борису Александровичу особенное эстетическое удовольствие.

— Пап, мы пришли! — раздался в прихожей голос дочери Тани.

— Пап, ты здесь? — заглянул в комнату сын Игорь.

Отец не отвечал и не хотел размениваться даже на кивок — настолько его увлекла пайка очередной микросхемы.

По профессии Борис Александрович был сантехником, но по призванию — ученым. И чтобы подчеркнуть свой статус, по квартире он ходил в белом халате, надетом поверх серой водолазки с облегающим тонкую шею воротом.

Впрочем, сейчас старичок не походил ни на ученого, ни даже на сантехника — он скорее напоминал маленького беспокойного ежа, унюхавшего грибы, но пока еще не определившего, в какой они стороне. Колючая щетина делала и без того худые щеки еще более впалыми, седые волосы торчали в разные стороны клоками, а покрасневшие глаза намекали, что он работает над своим изобретением несколько часов подряд без отдыха.

За двадцать пять лет жизни «Алла» так ни разу и не доставила своего создателя в нужный год. А мечтал Борис Александрович только о семидесятых — где еда была вкуснее, воздух чище, а жизнь интереснее.

Со времен юности у него сохранились книги, посуда, шахматная доска с фигурами. Но самой большой ценностью считался альбом с этикетками и фантиками от полюбившихся советских продуктов: газировки «Крем-Сода», напитка «Байкал», печений «Лимонное» и «Шахматное», «Пионерских» вафель, плавленого сырка «Орбита», ирисок «Золотой ключик» и конфет «Гулливер». А на особо почетном месте — посреди отдельного листа — красовалась рыжая этикетка из-под сайры в масле — лучшей из рыбных консервов, которую удалось попробовать старичку почти за семьдесят лет жизни.

Еще одним артефактом из семидесятых была фотография, с которой смотрели трое моложавых ребят в расклешенных брюках и рубашках с «огурцами». То был сам Борис Александрович и двое его приятелей — близнецы Леша и Вася Курочкины. Черно-белый снимок в позолоченной рамке стоял по центру стола — как доказательство того, что это время действительно существовало, и напоминание о том, что в него обязательно нужно вернуться.

— Опять ничего не ел, — вздохнула Таня и сняла с плиты сковороду, где шипела вчерашняя картошка. — Пап, иди обедать! — крикнул Игорь.

Не дождавшись ответа, Игорь отправился в комнату и привел отца, слегка надутого на то, что его оторвали от работы. Таня за это время разложила картошку по тарелкам, посыпала ее свежим укропом, выловила из банки три последних огурца и поставила по центру стола сайру в масле.

— Смотри, пап, твоя любимая, — постучала Таня по синей банке консервов, но отец только отвернул нос.

— Его любимая — сайра из семидесятых, — ответил Игорь, на что старичок одобрительно кивнул.

— Пап, а у нас для тебя сюрприз, — сказала Таня и подмигнула брату.

— Слушай, — Игорь заглянул в покрасневшие глаза отца, — сегодня мы с тобой отправимся в семидесятые. По-настоящему! Я пообщался с приятелем с Физтеха и узнал верный способ.