Пора было пробираться к вокзалу.
Я подтянула порванные на коленях чулки. Как смогла, отряхнула от грязи рубашку и юбку. Заправила за пояс выбившуюся майку, поняла, что блокнот за 4 коп. где-то выпал. Заново перевязала тесемки на фартуке. Вышла из беседки под дождь и… увидела мальчишку, который наблюдал за мной от подъезда. Выследили! Я кинулась бы бежать, если бы не закончились силы.
Но мальчишка оказался не из тех. Я это поняла, когда немного пригляделась. Он стоял против света, спиной к подъезду. В темном пальто, как и подростки возле киоска, но на голове была вязаная шапка с помпоном, а в руках он держал женскую хозяйственную сумку.
Мальчишка смотрел на меня.
— Подойди, — негромко позвал он таким тоном, будто имел право командовать.
Я сунула руки под мышки, чтобы меньше трясло, и подошла.
— Идем, — сказал он без выражения.
Повернулся и пошел к двери подъезда, а я пошла за ним, потому что он шел в тепло.
Мы поднялись на второй этаж трехэтажного дома, где он открыл дверь своим ключом.
— Бабушка! — позвал он и вошел, а я осталась стоять на площадке, потому что с меня капало.
— Папа не придет, — сказал мальчишка. — Я принес стирку.
— Не держи дверь открытой, — сказал близко пожилой женский голос.
— Я привел девочку, — сказал он и оглянулся на меня. — Чего там стоишь? Входи, не бойся.
Я перешагнула через порог и оказалась в прихожей, чистой, с белеными стенами, с круглой деревянной вешалкой, на которой висели мужское пальто, женское пальто и котиковая шуба, а внизу торчал черный зонт с роговой ручкой. За вешалкой я увидела дверной проем, за ним — коридорчик. В проеме стояла невысокая пожилая женщина, в темно-синем платье с белым воротничком. При виде меня, грязной, мокрой, с фартуком на голове, она испугалась. Я это поняла по ее глазам и попятилась, но мальчишка уже запер дверь на замок.
— Господи, — пробормотала женщина.
— Она ела в нашей беседке… Нужно дать ей какую-нибудь одежду…
— Хорошо, что я нагрела воды для папы, — сказала она. — Пошли… Иди за мной, — велела она твердым голосом, когда я шевельнулась.
Я прошла за ней следом мимо двух закрытых, двустворчатых, крашенных белой краской дверей. Вошла в ванную. На большой, натопленной плите стояли два здоровенных алюминиевых бака. Она сняла крышку, от бака пошел пар.
Меня трясло даже в горячей воде. Она терла мягкой мочалкой мне спину и плечи, живот и ноги, смазывала йодом свежие ссадины на локтях, коленях и на подбородке; мылила голову, осторожно обходя свежий шрам, поливала из ковша теплой водой; растирала ступни вонючей жидкостью. Наконец, трясучка прекратилась, и она, не позволив мне встать на пол распаренными ногами, закутала в полотенце — огромное, как простыня, — и унесла в комнату, где одела в голубую фланелевую рубашку и шерстяные носки и усадила за стол. Мальчишка принес на подносе кружку с горячим чаем, тарелку с куском серого хлеба с маслом и мед в стеклянной миске. Я выпила чай, съела хлеб с маслом и медом, а потом она перенесла меня на постель, и я провалилась в сон.
Глава 5
Первый раз в жизни я спала в неказенной постели. Может быть, из-за этого мне приснился отец. Ему в спину светило солнце, в небе плыли высокие облака. Лица я не видела.