После обеда Владик собрался отвезти сумку к папиной бабушке. Папина бабушка у них слегла, и мама находилась при ней неотступно. Папа с работы приезжал туда, а не домой. А Владик возил им обеды, потому что мама не успевала готовить.

— Поехали вместе, — предложил он.

Ну да, подумала я, вдруг сцапают. Вслух, конечно, этого не сказала. Просто помотала головой.

— Ба-а-а! — крикнул Владик из комнаты в кухню. — Скажи ты ей, что в Люськином пальто ее никто не узнает!

— А если документы спросят? — сказала я.

— Какие документы? У нас с тобой паспортов еще нет, — сказал он.

Не знаю, отчего на ум пришла мысль про патруль и документы, но мне казалось: меня кто-нибудь точно остановит, и никакое пальто не поможет, у меня на лбу написано, кто я такая.

— Оставь ее в покое. И так-то чудом не слегла.

Владик ушел с полной хозяйственной сумкой, а мы отправились за покупками.

Что сказать про мой первый свободный выход туда, где ходят, живут обычные люди? Район был не центральный, но улица, по которой мы шли, была в нем главная. По одну сторону стояли кирпичные дома под светлой штукатуркой. В основном двух- и трехэтажные, иногда четырехэтажные, с широкими проездами, в которых виднелись дворы. От дороги их отделял газон с высокими, выше домов, раскидистыми деревьями, и пешеходная дорожка, вдоль которой стояли деревянные скамейки и фонари, и за ней еще — ряд ровно подстриженных кустов. По дорожке шли люди, по дороге — она была широкая, в два ряда — двигались грузовики, молочная цистерна, автобус (не такой, как у нас, а тупоносый, сине-белый). Дальше, за дорогой и за такими же стрижеными кустами на другой ее стороне виднелись дома и заборы, похожие на деревенские.

Одна часть меня отчаянно ликовала, разглядывая всю эту незнакомую настоящую жизнь. Другая — не менее отчаянно трусила. Не знаю, что именно меня пугало. Возможно, то, что, вопреки всякой логике, меня кто-нибудь опознает, схватят на улице и отведут куда следует. Или неожиданная свобода? Я была похожа на кролика, который вырос в клетке и неожиданно для себя сбежал. Клетка ведь не только ограничивает, она и защищает.

Я шла в Люськином пальто, в ее шапке из гофрированного фетра, с застежкой на ремешке, на ногах были Владиковы ботинки, хорошие и крепкие, которые стали ему малы, а мне на носок — почти как раз. Я шла, касаясь плечом рукава бабушки Тони, лицо прятала за ее локоть и в свой воротник и говорила себе, что прячусь от ветра, потому что он дул навстречу.

Впрочем, это продолжалось недолго. Всего через три дома от нашего мы вошли в магазин «Продукты», где купили картошку, тыкву и пшенную крупу. А потом зашли в соседний — как оказалось, за парой белья для меня.

— Что-нибудь придумаем, — говорила бабушка Тоня себе под нос, укладывая покупки в хозяйственную сумку.

Вечером Владик сказал:

— Ба-а! Пусть она пойдет со мной завтра в школу! Можно?

— Подождем папу, — ответила бабушка Тоня.

— Папе некогда. И он сам не знает, когда будет «когда»! Нельзя же ей все это время пропускать уроки. Скажем: родственница из деревни.

У них были родственники под Калязином.