— Герман Николаевич, вы в шашки играете?

— Умею, но не увлекаюсь.

— Правильно делаете. Я же, дурак, сыграл в поддавки, а надо было играть на выигрыш или вообще не садиться за игровой стол.

— Я считаю, что тебе с ними не стоило садиться за игровой стол, — прощупывая Золотого, намекнул Серебряков.

— Так вы приехали ко мне по их душу? — довольный своим открытием, оживляясь, спросил Золотой. — Как я, дурак, сразу не догадался! — ударив ладонью себя по лбу, воскликнул он.

— Вы расскажете, как у вас произошла игра с ними в поддавки?

— Рассказать можно, — задумчиво произнес Золотой, — и стимул есть: срок больно уж надоело разматывать, но вы должны удовлетворить мой интерес: на чем они сейчас прокололись?

Не делая тайны из причины своего приезда в учреждение, Серебряков поинтересовался:

— Как ты сам считаешь, на какие подвиги способны «любители игры в шашки»? Может быть, кого-нибудь убили? — предположил он.

— Не смеши, начальник, на такую работу у них хватит дураков таких, как я, до коммунизма.

— А если я скажу, что они подозреваются в хищении ценностей из сейфа? — закинул удочку Серебряков.

— Я с ними сейфы не вскрывал, но деньгами они бросаются здорово. Если они работают по сейфам, то, конечно, чего им стоит кинуть таким собакам, как я, по паре кусков, чтобы натравить на тех, кто мешает им или пытается перейти дорогу. Из интересующей вас шайки, что меня купила, видел двоих, но они были в масках, и о них я предположительно знаю, что один молодой гамбал лет 30, а другой — пожилой. Встреча с ними была ночью, вывел меня на них парень по кличке Рахол. Вот и вся информация.

Увидев, что Серебряков полученную информацию стал записывать в протокол допроса, Кисляков заявил:

— Уважая вас и желая мести этим бульдогам, я не забываю, где нахожусь. Здесь не санаторий, а учреждение строгого режима, где свои понятия о чести и на все есть свои правила. Мои показания не записывайте, а если запишете, то я их не подпишу, скажу, что вы все выдумали. Если узнают, что я раскололся в отношении уважаемых в нашей среде «медведей», то мне дальше отбывать срок не придется. — Он описал указательным пальцем вокруг головы и поднял руку вверх. — Мне будет хана, — глубоко выдохнув воздух из легких, сказал он.

— Считайте, что информацию вы получили не следственным, а оперативным путем.

— Трусишь? — спросил Серебряков, убирая в портфель заготовленный бланк протокола допроса.

— Не обижайтесь на меня, Герман Николаевич. Если бы вы оказались в нашей среде, я бы посмотрел, что с вами до утра стало. Уверен, что вам бы не пришлось говорить: «А куда начальство смотрело?» Когда в зонах будет наведен порядок, то тогда здесь будет проходить исправление человека, а сейчас мы из режима в режим только звереем. На совесть мою давить нечего. Если бы я был трусом, то вообще ничего не сказал бы, а так дал путеводную звезду. Если подумать, то бульдоги мне не должны, за работу рассчитались, не обидели.

— Тогда, Николай Ярославович, какие претензии вы имеете к своим нанимателям? — спросил Серебряков с интересом.

— Я дурак, а они умные, зачем им надо было такого дурака подключать к своей игре? Теперь умные сорят деньгами из сейфа, а я чинарики в зоне собираю, — пробурчал Золотой.