Герод взглядом подозвал их к себе. Они склонились над ложем умирающего родителя.

- Дети мои, я не был хорошим мужем вашим матерям. Они видели меня реже, чем строители в Кесарии или садовники в Шамроне. Они знали мало ласки и заботы. Меньше, чем они заслуживали. Потому и ушли за грань раньше, чем я. У вас я хочу попросить прощения перед ними.

- О чем ты, отец – воскликнул самый бойкий из его сыновей, Филипп, сын Клеопатры из Ерушалаима, умершей в прошлом году от простуды – Мы любим тебя! Ты – лучший отец в мире.

Слова давались Героду с трудом. На лбу выступила испарина. Тем не менее, он одним только взглядом оборвал речь сына и продолжил, подолгу останавливаясь после каждой фразы.

- Если я что-то говорю, то знаю, о чем я говорю. Простите меня за них.

- Мы прощаем тебе все твои ошибки перед нашими матерями, - ответил самый послушный и любящий из детей, Архелай, сын Малтаки, дочери Симона, умершей родами уже много лет назад.

- Я благодарю вас, мои сыновья! Но перед тем, как уйти, я хочу объяснить вам, почему вышло так, как вышло. Вы знаете, что такое царь? Нет, сын, это не правитель во дворце. Царь может жить и в хлеву, но быть царем. Это не золото и не воины, - Герод прервался и закрыл глаза, отдыхая. Сыновья переглянулись. Однако через миг он снова говорил – Царь – это готовность жить ради своей страны, не спать, не доедать, ночевать в дороге, готовность умереть, чтобы отвести беду от страны и народа. Если это есть, то он царь, если нет, только осел в золотой диадеме.

Герод попытался усмехнуться, но губы уже не слушались его. Голос ослаб. Он зашептал, вкладывая в этот шепот всю страсть, которая осталась в его неугомонном сердце.

- Я всю жизнь старался быть царем не по имени, не по рождению, но по делам, по тому, что все, что имел, все, что мог, я отдавал стране и народу. Этой любви я посвятил все свои силы. И сейчас, покидая вас, я хочу, нет, я прошу вас, как бы не повернулась ваша судьба, какие бы звезды не горели на небе над вашими головами – дышите своей страной, болейте ей, любите ее! Будьте вместе, даже если вас будут разделять месяцы пути. Думайте о стране, живите ей. Слейтесь с ее народом, почувствуйте его. И тогда, поверьте мне, уходить будет не страшно.

Герод опять замолчал. Пот струился по его лицу, холодный пот смерти. Сын нагнулся над его ложем, вытер тряпицей лоб.

- Мы все сделаем, как ты сказал, отец – промолвил он, сглатывая слезы.

Герод усилием воли сосредоточил взгляд на лице сына и, наконец, смог выдавить улыбку.

- Не плач, я прожил хорошую жизнь. Мне легко уходить. А теперь идите и помните о клятвах.

Геродиады молча поклонились ложу, где лежал некогда могучий воин, правитель, друг владык, а ныне умирающий старец, и вышли, стараясь ступать неслышно.

Забытье навалилось на Герода, затуманило его сознание и взор. Зал, где на золоченом ложе под балдахином лежало его тело, дворец Геродион, город Ерушалаим, весь мир – все слилось, перевернулось и исчезло. А сам Герод оказался на поляне среди холмов. Но не седым стариком с красными от напряжения глазами и трясущимися руками, но молодым, цветущим воином, который некогда стоял на площадке перед дворцом этнарха Гиркана и смотрел на путаницу крыш родного города.