Билли Бак сдержал слово. Ранней осенью начались тренировки. Сперва приучали Габилана к недоуздку – это оказалось труднее всего, потому что начало всегда самое трудное. Джоди держал морковку на вытянутой руке и манил за собой жеребенка, одновременно потягивая за веревку. Почувствовав натяжение, Габилан тут же упирался ногами в землю и артачился. Но со временем он привык. Джоди водил его за собой по всей ферме, а потом вообще бросил веревку: пони шел за ним сам, куда бы Джоди ни направился.
Потом начали тренировать Габилана на корде. Дело пошло куда медленнее. Джоди становился посреди загона, брался за один конец корды и щелкал языком: пони начинал идти по кругу, удерживаемый длинной веревкой. После второго щелчка Габилан переходил на рысь, после третьего – на галоп, и так носился по кругу, получая от тренировок огромное удовольствие. А потом Джоди кричал: «Тпр-ру!» – и Габилан тут же останавливался. Все команды и движения он выучил довольно скоро, а вот вести себя продолжал плохо: то и дело кусал Джоди за штаны, наступал ему на ноги, а иногда заводил уши назад и норовил со всех сил лягнуть хозяина в живот. После каждой такой выходки он весь подавался назад и весело ржал.
Билли Бак тем временем каждый вечер плел веревку из конских волос. Джоди собирал их в мешочек, а по вечерам садился рядом с Билли и наблюдал, как тот работает: сначала скручивает два волоска в тоненькую нить, потом из нескольких таких нитей сплетает шнур, а шнуры – в веревку, которую катает ногой по полу, чтобы она стала твердая и круглая.
Теперь Габилан работал на корде почти безупречно. Отец Джоди с недовольством наблюдал за тем, как пони по первой команде останавливается, переходит на рысь и на галоп.
– Вырастишь себе цирковую лошадь, – проворчал он как-то раз. – Терпеть не могу цирковых лошадей. Никакого достоинства в них нет, лишь бы фокусничать. Ну да, цирковая лошадь – вроде актера. Ни достоинства своего, ни характера! – И добавил: – Пора приучать его к седлу.
Джоди ринулся в упряжную. Вот уже несколько дней он учился ездить в седле, кладя его на козлы для пилки дров. Ему никак не удавалось отрегулировать длину стремени, оно было то слишком коротко, то длинно. Иногда, «скача» на козлах среди хомутов, гужей и уздечек, Джоди представлял, что вокруг него не стены, а бескрайние поля, поперек седла лежит винтовка, а в ушах отдается топот копыт.
Оседлать пони оказалось непростой задачей. Габилан горбился, вставал на дыбы и артачился, не давая затянуть подпругу. Седло снова и снова водружали ему на спину, пока он наконец не сдался. Подпруга тоже пришлась ему не по душе. С каждым днем Джоди затягивал ее все туже и туже, пока Габилан вовсе не перестал замечать седло.
Пришел черед уздечки. Билли объяснил, что для начала вместо удил можно использовать палочку лакрицы – так Габилан привыкнет держать что-нибудь во рту.
– Конечно, ко всему можно принудить и силой, – сказал Билли. – Но лошадка от этого лучше не станет, всегда будет чем-то напугана и встревожена.
Полностью взнузданный, Габилан так крутил головой и щупал языком удила, что в уголках рта выступила кровь. Он терся головой о ясли, чтобы снять уздечку, без конца прядал ушами, а глаза его налились кровью от страха и злости. Джоди ликовал, ведь только лошадь с плохим характером не сопротивляется, когда ее приучают к узде.