Словом, я сел в машину Алекса, и мы поехали вниз, на плодородные юго-западные земли. Солнце ярко светило на чернозем. Когда я был маленьким, один соседский мальчишка-католик сказал мне, что по воскресеньям всегда бывает солнце – хоть на минутку да выглянет, – потому что это Божий день. С тех пор меня так и подмывает проверить его теорию.
Алекс прокричал:
– Помнишь про сестер Хокинс?
– Конечно, как не помнить.
Он показал пальцем вперед:
– Вон их дом!
Самого дома было практически не видно за высокой изгородью из кипарисов. Наверняка внутри притаился и небольшой садик, но из-за верхушек деревьев выглядывали только крыша особняка и верхняя часть окон. Стены были бежевые, а отделка темно-коричневая – так в Калифорнии обычно красят железнодорожные вокзалы и школы. Пройти сквозь кипарисовую изгородь можно было через две калитки, спереди и сбоку от дома, а за ним, позади изгороди, стоял амбар. Ровно подстриженные кипарисы образовывали настоящую стену, невероятно толстую и прочную.
– Они защищают от ветра! – прокричал Алекс сквозь рев мотора.
– Но не от Джонни-Медведя.
Тень пробежала по его лицу. Он махнул рукой на белое квадратное здание посреди поля:
– Там живут китайцы-издольщики. Настоящие работяги, мне б таких!
В эту секунду из-за угла дома на дорогу вышла лошадь, запряженная в легкую двухместную коляску. Серая кляча была уже старая, но ухоженная, да и чистая коляска блестела на солнышке. На шорах красовались большие серебряные буквы «Х». Вот только мартингал – повод, идущий от узды к подпруге, – показался мне чересчур коротким для такой старой клячи.
Алекс крикнул:
– А вот и они! В церковь едут!
Мы сняли шляпы и почтительно кивнули проезжавшим мимо женщинам, а те чопорно кивнули в ответ. Я успел хорошенько их рассмотреть. Сказать, что я был потрясен – ничего не сказать. Они выглядели почти точь-в-точь так, как я их представил. Дар Джонни-Медведя оказался куда сложнее: он мог не только говорить голосами других людей, но и рисовать в воображении слушателя их облик. Я сразу понял, кто из двух женщин Эмалин, а кто Эми. Ясные уверенные глаза, острый волевой подбородок, безупречные, словно алмазом вырезанные губы, сухое и прямое тело – то была, несомненно, Эмалин. Сестра одновременно и походила на нее, и нет: ее черты были мягкими, глаза теплыми, губы полными, а грудь пышной. Если рот Эмалин был тонкой ниточкой от природы, то Эми нарочно поджимала губы. Эмалин выглядела на пятьдесят или пятьдесят пять, Эми – лет на десять младше. За все свое пребывание в Ломе я видел их всего раз, больше такой возможности не представилось. Странно, но меня до сих пор не покидает ощущение, что этих двух женщин я знаю лучше всего на свете.
– Теперь понимаешь, что я имел в виду под аристократами? – крикнул Алекс.
Я кивнул. Это сразу бросалось в глаза. Любое общество чувствует себя… спокойно, когда рядом такие женщины. А в Ломе – с ее туманами и огромным, страшным как смертный грех болотом – сестры Хокинс и вовсе были необходимы. Неизвестно, до чего могли дойти местные жители, если бы не окружавшие сестер спокойствие и присутствие духа.