– Теперь нам не показывать бумаг, писанных волостным старостой, – враз свяжут и возвратят Демидову, – сокрушенно проворчал дед Капитон, покидая просторную накатанную дорогу. Прежде шли такими дорогами безбоязненно, а это известие загнало их в глухие чащобы. На берегу Волги однажды ночью нежданно на них к костру вышла разбойная ватага человек в пятнадцать. Одноглазый атаман с кистенем в руках первым шагнул из тьмы кустов в маленький мир света возле горящих сухих веток, зычно спросил:

– А вы кто? Крещеные ли?

Илейка вскрикнул и в страхе отпрянул от огня. Дед Капитон спокойно посмотрел на бородатого атамана – левый глаз у того перевязан белой тряпочкой, – поклонился, не вставая с зеленых веток.

– Кто, вопрошаешь, мы? Назови нас хоть прошлогодним перекати-полем у чужого плетня, хоть пустым ветром над мужицким подворьем – все одно не обидимся. Подходите к теплу, люди добрые. Вода вскипела, корневища ежевики отварились, погрейте животы свои, отведайте мужицкого чая. Покормили бы вас сытнее, да, видит бог, сами от бескормицы без ветра валимся, не обессудьте нищих побродимов.

– Да уж вижу я, каковы на вас кафтаны парчовые, а онучки бархатные, – засмеялся атаман совсем не страшным голосом, как показалось Илейке в первый миг. Следом за атаманом приблизилась ватага. Рослый бородатый мужик с рогатиной вел на веревке за связанные руки бледного избитого мужика в городском модном короткополом кафтане. Атаман сел рядом с костром, спросил:

– Из каких краев ударились в бега?

– В наших землях днями гром гремел над мужицкими крышами по той причине, что раньше срока усатые детишки барский горох почали было самовольно молотить. Да вот незадача вышла – косарей казенных из столицы понагнали, и запрыгал по нашим крышам да переулочкам не простой горох, а из свинца отлитый. Поднялись всем скопом неразумные детишки и в великом страхе разбежались от домов своих, литургию в святой церкви не выслушав. – Дед Капитон не рискнул откровенничать с атаманом: если ведомы ему дела под Калугой, поймет, о чем речь.

– Так что, и ты, дед, из тех самовольных молотильщиков барского гороха?

– Нет, атаманушка, не довелось. Тот гром меня в лесу дальними раскатами настиг. Я чуть раньше в Киев ко святым местам подался грех замаливать. Да, вишь, с дороги сбился малость.

– Хороша малость. – Атаман понимающе улыбнулся. – На пол-России в сторону. Какой же грех на тебе, дед?

– Да не больно и велик, чтобы не замолить, – ответил дед Капитон, вороша угли обгорелым прутом. – Молодой барин наш был не в меру ласков к внучке моей. И пошла она, бедняжка, своей волей к Господу искать на него суд-управу. А он решил, видимо, не отставать от нее… так мне, по крайней мере, подумалось, и отошел следом, без отпущения грехов и без соборования. – Дед Капитон зачем-то поменял местами молодого Демидова и приказчика Оборота.

– Бог простит тебя, дед, а понимающие люди не осудят.

Пока атаман выспрашивал беглых, ватага разместилась вокруг костра, из своих запасов накормила и деда с внуком. Начали укладываться спать, кто где примостился: головой к костру, уставшими ногами в жуткую тьму ночного леса.