Ананий опустил взор к ногам, обутым в поношенные лапти, испачканные сплошь зеленью трав. Сказал с грустью:
– Вот тако и нам, отринутым от людского мира, один путь остался! Укрываться в чащобе, водворяться на житие со зверями. Всякая душа, не склонная к покорности и холопскому многотерпению побоев, бежит прочь от барских хором, от барского кнута. Был когда-то у пахаря заветный Юрьев день, да и тот помещиками отнят! И стал ныне пахотный мужик волу подобен, тянет ярмо круглый год – на пашне да на заводских отработках, – старец Ананий в гневе стукнул палкой о землю. – Един путь спасения, братья, это идти прочь из-под господской руки, в нетронутые земли! – И Ананий снова вскинул реденькую и мягкую, будто из светло-желтой ваты сделанную бороду, запел звонко:
Глаза старца вдруг наполнились слезами затаенной нежности к неведомой пустыне – нетронутой земле. Он оборвал песню, четкими фразами, будто молитву, досказал:
– Черные дни подступили к нашему тайному пристанищу, братья, – заговорил Ананий, внимательно всматриваясь в лица сидящих стариков: как воспримут нерадостное известие? – Великой тайной известился я в Яикском городке, что вышел указ Сената порушить поселения беглых на реке Иргизе, на Чагре да на Узенях. И остается нам тернистый путь – уходить в поиск заветной и счастливой страны Белых Вод. Там, в удалении от царей да помещиков, искать нам живота вольного и сытого.
Илейка вздрогнул – это дед Капитон неожиданно громко кашлянул над ухом в огромный волосатый кулак.
– Слух был и среди ромодановских атаманов, что у соседей, гончаровских приписных, объявился беглый монах, тако же сманывал мужиков идти в неведомые земли… Жалко здешних мест, брат Ананий. Края нетронутые, под зерно пригожие, рыбицы и зверя вдоволь. Наладить бы пашню, так и вовсе рай со своим хлебушком.
Старец терпеливо возразил:
– Эх, Капитон – большая голова! От добра добра не ищут, это так. Да не оставят нас здесь в покое, по рукам не сегодня завтра разберут. На Яике час от часу беглых кабалят все крепче, в казаки вписаться воли уже никакой нет, хватают и выдают властям в Оренбург. А в заветном Беловодье воля вольная, – глаза старца Анания загорелись радостным светом, словно неведомая и манящая земля уже открылась перед ним свежестью нетоптаных трав, прохладой чистых лесов и зазывным пением непуганых птиц. И заговорил он именно об этом: – В Беловодье земли от веку не паханы, зверь пушной и съедобный не стрелян, рыбица в теплых водах не ловлена. Там истинно рай земной для сирот, беглых и изгнанных. Там нет царей, нет бояр и слуг боярских с солдатами. Царям да помещикам в те заветные земли ход заказан накрепко, ибо стоят на тропах потаенных богатырские заставы и впускают не иначе как по застарелым мозолям на ладонях. А господ с розовыми ладошками хватают и для устрашения помещичьему племени вешают по деревьям.