– Ориентировки они наши не видели? – спросил Ветров.

– Берем этого Войцеха? Покрутим, – воинственно предложил Сметана. И сообщил невпопад, что еще при Ягоде служил в Ленинграде тоже Войцех, только Левандовский, его потом осудили на пятнашку.

Загорский поднял потертый портфель, стоящий у ног, передал его Сметане. Потом расправил шляпу свою, пригладил поля.

– Поручик на выезде, – сказал он устало. – Ярузельский на вас, Борис. Доставить, допросить. Без дерзости, не будем злить союзников. А что касается ориентировок, то да. Сработал крючок Вилены Александровны, – Загорский тепло посмотрел на девушку. – Журналистская замануха сыграла. Потому и информация прошла. Но я опоздал, моя вина. А эти дурака включили все разом: «пан офицер, только-только, вот-вот, утром – вечером, здэсь был». Нужна новая база, переезжаем. Товарищ майор, на вас надежда. И… поехали отсюда, ребята нервничают.

– Бак почти пустой, – хмуро доложил Гаврилов.

Загорский хищно оскалился.

– А вот с этим нам поляки и помогут. Это я стрясу!

Ростислав направился к бараку. Ветров шагнул за ним.

– Я с вами. Так страшнее будет. Шуганем польских панов.

Автомобиль был заправлен, оперативная группа выдвинулась в город. «Добрые самаритяне, – сказал Загорский о поляках. – А по Ленину: мелкий буржуазный элемент с бешеным шовинизмом».

Ветров пересел четвертым на заднее сидение Мерседеса, прижимался к соблазнительному бедру Вилены, обтянутому грубой тканью, разыгрывал пантомиму плотского вожделения. Сметана, видя это, понимающе щурился. Борис усиленно делал вид деловой, озабоченный.

– Если бы не секретность, – сказал он. – Взяли бы в два счета.

– Становится все интереснее, и интереснее, – проговорил Загорский, внимательно разглядывая маленькую трещину на лобовом стекле.

Партия оказалась сложной. Профессиональный шахматист непременно выиграет у дилетанта, но во время игры дилетант может не раз поставить опытного игрока в тупик, прежде всего нелогичностью ходов, непредсказуемостью. И, конечно, нелогично, из ряда вон выходящий факт, что объект пробрался – дошел пешком, доехал на попутках – так далеко от Берлина. Учитывая невозможность поднять по тревоге военные части и провести войсковую операцию, скорее всего фигурант уйдет и из Польши. Семьсот километров за месяц с лишним – кажется, очень медленно. При этом Бардин не торопится, посещает места, где раньше проходил с боем, грустит там, наверное, вспоминает. При этом Бардин в розыске, о чем сам не подозревает, или подозревает, но не знает твердо. И если бы он был один такой! Оказывается, после падения Германии десятки, сотни солдат неожиданно испарились из своих частей. Кто-то домой пошел, как фигурант, но многие рванули на Запад, к союзникам. А союзники – ну не уроды? – возвращают беглецов обратно. Тех, кто им может быть полезен, американцы оставляют, дают политическое убежище, а большинство – шагом марш обратно. Если бы фигурант знал ценность информации, случайным носителем которой он стал, мог бы уйти к союзникам и там закрепится. Черта с два они бы его вернули! Но ему, видите ли, домой надо. Он, видите ли, родину любит, причем в локальном понимании. Таким образом, он попадает в Союз, но попадает куда? В районы западной Украины. Там до сих пор действуют немецкие группы, там сидят по лесам партизаны, там действуют националистические отряды. При видимости того, что игра переносится на свое поле, в реальности ситуация проще не становится. Надо дать ориентировки во Львов и в другие города.