Прусская ферма, грустная фрау. Дебелая баба выходила из дома, брала то ведро, то топор, и удалялась обратно. Больше никого Бардин не видел, но это ничего не значило.
Ырысту ковырял сухпаек, удобно устроившись на мягкой земле. В это время хозяйка фермы возле железного бака, стоящего у изгороди, разложила щепу, плеснула из банки коричневой жидкости и подожгла. Бросила сверху дрова, судя по полировке – ножки стола. Следом в костер отправилась и столешница, порубленная крупными кусками. Пламя заполыхало.
Видимо, фрау будет готовить ужин. Тогда по объему еды можно понять, есть ли еще кто-то в доме. Хозяйка сходила в дом, вернулась с охапкой тряпья. Ырысту присмотрелся – ух ты! Тряпки – черная гестаповская форма. Фрау бросила мундир у костра, наступила на китель, потянула за рукав. Оторвать не получилось – пошито на славу. Тогда она бросила форму в огонь, постояла пару минут и снова ушла в дом.
Сгорала форма гестапо. Метафорично. У немцев, наверняка, другая одежда есть, а нам свою форму носить и носить. Ырысту продолжал наблюдать. Он устал и намеревался забраться хотя бы вон в хлев, нормально поспать до утра. Но фашистские шмотки, наличие их на ферме вызывают сомнение в безопасности этого плана.
Дым от костра едок, неприятен. Это не лиственница, не береза, а мебель и ткань.
А хозяйство ладное даже на вид, почти как в Сибири до революции. Кулаки-единоличники, мироеды, враги, а что в них ужасного было? Немцы поди-ка нас не глупее, у них такие усадьбы. Частные, можно сказать. И смотрится очень неплохо, правда скотины не видно, но это понятно – война. А до войны, скорее всего, было здесь все, включая и живность. А слева – поля. Пашни теперь заброшены, ясно – никто не сеял. А в остальном хозяйство хорошее. Бардину нравилось. Хоть и война, а все же ухожено. Земля без хозяина – круглая сирота.
Задать вопрос земле нескромный: скажи планета, что ты желаешь, какой бы народ расселить по всем континентам? Для счастья, безмятежности, гармонии, и для труда и ухода. А земля, допустим, в ответ: все племена мне как дети милы, желаю лишь в них воспитать бережливость. Чтоб без помоек в пойме реки, чтоб без бутылок по берегам, чтоб без пластмассовых свалок в лесу и без заразных бацилл в озерце, чтобы рачительность и любовь. Нужно беречь природу. Это не храм, не мастерская, это – твой дом. Так не тащи все из дома, как последний алкаш. На Марс полетишь не скоро, так что не отдаляйся, не рви, иначе умрешь, как погибает ребенок в утробе, если порвет пуповину.
Свечой догорал костер, заря вечерняя разгоралась. Из дома вышел мужчина. Ырысту не сразу заметил, а увидев движение, спохватился, приставил прицел к глазу. Так и знал: не одна живет фрау на ферме! Хорошо, что затихарился.
Мужчина был в одном исподнем. Он тяжко шагнул с крыльца, руки его крест-накрест прижаты к груди. Резкие морщины у губ, обвисшие щеки, белые одежды создавали облик великомученика. Он подошел к еле дымящемуся костровищу и опустился на колени. Ырысту удивился, увидев, что человек нагребает с боку костра золу и сыпет на себя. Бессмысленно, как сомнамбула, посыпает макушку пеплом. Потом он начал раскачиваться взад-вперед и выть. Выть, выть, сбиваясь на визг, словно попавший в капкан щенок.