Так уже делал, когда искал в тайге утерянный нож, но об этом Ырысту не сказал.

Генерал сложил руки замком, покрутил друг о друга большие пальцы рук, ногти на которых отливали желтизной. Ырысту ужасно захотелось курить.

– Давайте попробуем, – согласился начальник.

– И курева. – нагло сказал Ырысту. – Хороших папирос, они стимулируют.

Генерал поднял телефонную трубку, буркнул: «Зайди».

– Разрешите, товарищ генерал, – обратился Блинов. – Бардин, ко всему прочему, разыскивается по требованию колупаевского ведомства. Я его еле отбил.

Не забыл, удовлетворенно подумал Ырысту

– Разыскивается, и разыскивается, – проворчал генерал-лейтенант. – Ловят, значит? Пусть себе ловят! Мы-то причем? Наше дело – бандиты и диверсанты, их – золотишко, антиквариат. Раз он не преступник, передавать его никто не обязан.

Генерал отдал указания вошедшему в кабинет порученцу. Блинов и Бардин молча попрощались.

Ырысту определили в тесную комнату с мягкой софой вдоль стены, продавленным креслом в углу. Возле окна, завешенного темными шторами, стоял металлический ящик белого цвета. Холодильник, что ли? Бардин не обознался, он уже видел такие в Германии. Неплохо живут лубянские воротилы!

Офицер- порученец, приподняв газету, показал на квадратную кнопку в столе, пояснив, что ее нужно будет нажать после работы. Рядом он положил четыре непочатые пачки с унылым верблюдом на желтом картоне. «Американские сигареты», – с почтением сказал порученец. «Благодарю», – спокойно сказал Ырысту, сев в удобное кресло. Когда офицер удалился, и чмокнул в скважине ключ, Бардин снял сапоги, закурил, успокоился. Взял со стола газету, хотел почитать, но буквы в ней были не наши. «Борба», – произнес Ырысту. Это понятно, борьба. Первое коловоз – что это? Загреб, а ясно, Балканы, друзья-югославы. В принципе, разобрать можно, слова похожи на русские. А фотографии перевода не требуют. Рожа какая-то… Не просто там югославы! Лазар Мойсов. Сомнений нет, что Моисеев по-нашему. Лазарь. Выйди вон, Лазарь! Выйди вон, Жорка! Поволокло, по воспоминаниям. Мойсов – фигура крутая, но это потом и не скоро. Повернем в обратную сторону… молочная пелена, собачка в Берлине, грустная фрау, дом пана полковника… «Жить хочешь?», – спросил за спиной… нет, дальше, туда в поволоку, раньше… он вышел из горницы… Сырый на улице лузгает семечки…

***

Прошло двое суток. Ырысту утопил в столешницу кнопку, сразу вошел офицер, словно стоял за дверью. С цокольного этажа вдвоем поднялись на четвертый. Кабинет не изменился, а генерал-лейтенант постарел. И вождь был засижен мухами, почему-то это бросилось в глаза. Бардин подумал, что без ритуала нельзя прикасаться к такому портрету, нельзя протереть – святыня. И можно тут понять отчаянных иконоборцев времен второго Рима.

Два подстаканника на сукне. Чай уже выпит, а Ырысту продолжал говорить:

– Как ты говоришь? Горевой? – переспросил генерал, делая знак порученцу, чтоб досконально фиксировал.

– Горевой или Горовой. Как-то так. Но называли его адвокатом, поэтому я думаю можно найти. Потом женщина. Имя или псевдоним – Верка. И служит она в органах во Львове. Сырый докладывал пану полковнику, что… А можно еще чаю? У вас в холодильнике бутерброды с селедкой, солоно, напиться не могу.