Некому бабу помять, как некому мусор в деревне прибрать. Ясак, собранный войной, это парни, мужчины, рано повзрослевшие подростки. Ырысту стало грустно. Но теперь-то люди одумаются, после всего пережитого войны останутся в прошлом. Должны! Как рыцарские турниры, как работорговля и рабовладение, как сословия и крепостное право. У страны обязана быть армия априори (ни фига себе слово вспомнил! Наверное, мозги включаются), но армия пусть будет профессиональной. Пусть службу несут специально натасканные псы войны, которым подло нравится все это. Сам такой же, чего уж там. Был. Или есть. Сердце на качелях – отношение к войне менялось ежедневно. Неизменным оставалось то, что своим сыновьям не желаю увидеть того, что мне довелось. Не успеешь оглянутся пацанов призовут, сначала старшего, второго через год. Отменить бы обязательный набор!

Хату Тараса Хилюка сторожил строй кусачей крапивы. Ограда – зеленые колышки – повалена в эти кусты, и не поднять ее – обожжешься. Грязные стены избы, печная труба покосилась, в оконце, сквозь отражение солнца в стекле, можно увидеть профиль мужчины, похожий на Африку в контурной карте. Это Хилюк, дружище Тарас. Ырысту поднял с земли мелкий камешек, бросил в стекло. Его увидели. Он положил вещмешок на землю и подошел к крыльцу. Дверь в дом была распахнута, а в проеме огромным бинтом натянута ветхая занавеска. На марле появились очертания человека, она подалась с шуршанием вперед. Из-под сетки появился хозяин – Хилюк Тарас собственной персоной. Но не всей. Персоны – не комплект. Хотя и знал Ырысту, но все же содрогнулся. Левой руки у Тараса не было вовсе, сдутый рукав пестрой рубашки завязан узлом, на правой сохранились лишь два пальца – большой и мизинец, а на лице – глубокая рытвина вместо усов и верхней губы. Не скрывает пегих зубов рваный лепесток под носом. Страшным оскалом Тарас был похож на раненого старого бобра.

– Здорово, братуха, – прошепелявил хозяин.

– Здорово, мой друг, – сказал Ырысту.

Они обнялись. Гость отогнал от левого уха Тараса зеленую жирную муху. Ырысту держал друга за плечи с невыносимой бережностью.

– Шо ты меня, как инвалида? – сварливо заметил Тарас. – То есть, совсем инвалида, я ж на ногах поди-ка стою.

– Я рад тебя видеть, – сказал Ырысту.

– Я тоже. Давай, заходи.

В сенях стояли грабли, лопата, другой инструмент, на тяпке засохли комья земли. По подоконнику расположились вымытые огурцы.

– Солить собралась, – кивнул на овощи хозяин. – Зацепи пару штук.

Ырысту взял два огурца, прошел за Тарасом в избу. Здесь первая комната, она же прихожая, она же и кухня, была прокурена до слез. Тарас своим щупальцем выщелкнул правую створку окна. Большую часть кухни занимала печка, на которой стояла пустая кастрюлька и закрытый дощечкой пузатый чугун.

Напротив печи был проход без косяков и двери в безоконный закуток, там Ырысту заметил кровать с одеялом и грубой подушкой. Тарас сел за стол у окна, пальцем сдвинул блюдце с окурками, лениво сказал:

–Ты садись, Ырысту.

– Ага. Нет, подожди!

Бардин сбегал на улицу, вернулся с баулом, из которого достал бутылку мутной жидкости, заткнутую тряпичной пробкой.