– Какие враги? – протянул Борис. – Война кончилась.

– Война, знаешь, так просто не кончается! Когда уже раскрутилось всё это, то сразу не остановится. Это может на годы. На поколения! А что ты меня осуждаешь? Сам собрался уходить.

– У меня другое, я в науку вернуться хочу. Но никак не могу понять как тебе, женщине не хочется уже без врагов и предателей? Чтобы покой, мир, домашний очаг, в конце концов?

– Есть долг, – с пафосом сказала Вилена. – Служить государству!

– А без выявления разных…, которые часто притянуты за уши, без этого нельзя помогать государству?

– Помогать можно. А служить нужно только в форме с погонами. Остальное – планктон. Не дуйся. Я тебя не имела в виду. Научные работники это тоже…

Вилена не успела сформулировать в чем ценность научных работников, из отдела вышел горестно-лютый Загорский, который, не сказав ни слова, сел в автомобиль и со всей силы хлопнул дверцей.

– Убёг наш заяц, – шепотом сказал Вилене, вышедший вслед за шефом, Сметана. – Упустили смершевцы во время арестов. Сейчас позвонили им, а те даже такие, как так и надо.

Группа расселась в машине по своим местам. Гаврилов повернул ключ зажигания.

– Куда едем? – спросил он.

– Куда? – переспросил Загорский, проводя ладонью по лицу, словно снимая случайную паутину. – Борис, а что там по бардинским сослуживцам? Намечали, помнится, два варианта. Их и будем отрабатывать. М-мм, сегодняшний промах технично забываем. Что сказать? Врываемся.

Украинское село, куда вошел Ырысту клейким июльским вечером, пребывало в берлинской почти разрухе. Кучи мусора добродушно соседствовали с облупившимися хатами, главная улица наполнена обломками и ямами, сломанная березка догнивала вдоль дороги справа. Кровли мазанок, выгнувшись, замерли в скрипящем ритме колодезных жердин, играющих поклонами то там, то здесь. Ограда крайнего дома была эклектично выполнена из разнокалиберных досок, потом шел плетень тонких веток, немного штакетника и в завершении – лист самолетной обшивки с намалеванными белыми звездочками и почему-то скрипичным ключом.

Ырысту добрался сюда под видом сержанта Каримова, красноармейскую книжку которого он изъял из комода в доме пана полковника. Этот достойный узбек был чист перед законом, а значит мог бесстрашно садиться в поезда, идти куда душе угодно, спокойно общаться с патрульными, козырять без боязни старшим по званию. Бардин планировал, что документ этот поможет ему добраться до дому гораздо быстрей, но это попозже, а сейчас навестит он друга-однополчанина. Тем более, Блинову обещал пока Украину не покидать, и село, лежащее вдали от больших городов и важных дорог – удобное место, чтоб отсидеться.

Из огорода, разбитого за занятной оградой крайней избы, поднялась любопытная женская голова, увенчанная тяжелой русой косой, уложенной бубликом. Блеснула жемчужная улыбка, взлетел заинтересованный взгляд с вопросом: а кто это такой храбрый, да справный идет? Бардин выдал проходную шутку, молодка засмеялась, с явным намерением флирта и зубоскальства подошла к забору, предложила зайти, погостевать. Ырысту сказал, что обязательно, но чуть попозже, спросил где найти дом Хилюков. Бабенка объяснила, взяв таки обещание заходить в любое время, попросту, без всяких. Разговор сопровождался обоюдными намеками и двусмысленностями. Бардин, прощаясь, щипнул за бочок тощее тело, которое охнуло не без удовольствия.