Когда сын родился, Мод назвала его Салим, потому что он был красивым и здоровым мальчиком. Впрочем, и его мать почувствовала себя лучше – впервые с тех пор, как покинула пустыню. Она искала в мальчике сходство с Натаниэлем, но не находила. Темные глаза и волосы могли достаться ему от Элиаса. В конце года Мод съездила в Маскат, чтобы уладить дела с тамошним отделением Британского банка и отправить домой телеграмму. Из пришедшего ответа она узнала о смерти отца и о причитающемся ей наследстве. Так Мод осталась в Тануфе – наблюдать, как растет Салим. Она гуляла по холмам и склонам вокруг деревни, иногда проходя мимо ущелий, которые поднимались к центральному массиву, и смотрела вверх на плато. Но она никогда не пыталась туда подняться. Тиканье часов наконец прекратилось. Пустыня поглотила его, как и многое другое. Мод ощущала присутствие уходящих в небо вершин и ведущих к ним дорог словно какое-то движение, замеченное краем глаза и вызывающее желание поднять голову и вглядеться. Но стремления следовать этим дорогам, чтобы одержать победу, у нее больше не было.

Ночью она выходила из дома и в одиночестве смотрела на звезды. Она не противилась новому порядку вещей и своему перерождению. Темное чувство все еще жило внутри нее – если она принималась его искать, то находила легко. Но она ненавидела его – она страшилась мыслей, которые оно ей нашептывало, страшилась разрушительной, убийственной ярости, отравляющей ее изнутри. Так что она позволила себе любить Салима и никогда не говорила о его отце. Она старалась не думать о нем вообще, но это было непросто. Она смотрела, как звезды медленно кружат над горами, следуя неподвластным времени путям, и в течение многих лет отказывалась спросить себя, чего ждет. Она спала крепко и видела сны о пустыне. Ночь за ночью она грезила о ней.

У входа в гавань на якоре стоял военный фрегат, слишком большой, чтобы подойти ближе к берегу. Половина его команды разбрелась по городу, чтобы выпить кофе и купить сувениры, получив приказ капитана не курить в общественных местах. Джоан то и дело поглядывала на корабль – на его гладкие светло-серые борта и лес труб, орудий и антенн на палубе. Чересчур внушительный, чистый и современный, он выглядел неуместным на фоне маленьких лодок, коричневых скал и каменных зданий, служа напоминанием о мире, куда ей предстояло скоро вернуться. Всякий раз, проходя мимо открытого окна, Джоан останавливалась и смотрела на него, а потом на Джалали, Мерани с его пушками и на огромные граффити на стенах гавани – названия кораблей со всего мира, которые посещали Маскат на протяжении нескольких веков. Теперь она понимала лучше, почему так много моряков, рискуя разбиться, залезали на высокие скалы ради столь неблагодарного дела. Это место словно требовало подтверждения, что вы здесь были, а следовательно, видели, открыли и пережили много такого, что прежде было вам неведомо. Отчасти это происходило благодаря тому, что Маскат был как бы спрятан от остального мира, и в результате возникало ощущение, будто, попав сюда, вы натолкнулись на драгоценный клад. Во всем этом чувствовалось нечто магическое. Джоан хотела запечатлеть свое имя на стенах гавани, но в конце концов почувствовала, будто Оман уже расписался в ее сердце, и решила, что этого достаточно.