При этих словах Рори нахмурился и отвернулся с несчастным видом.

– Разве твой отец не был хорошим мужем? Я тоже мог бы им стать, разве не так? – спросил он негромко.

– Он был замечательным отцом. Самым лучшим. Но я не знаю, был ли он хорошим мужем.

– Твоя мама сказала Дэну, что он ей больше не сын. Заявила, что он для нее умер. Это было жестоко. Я думаю, он считал… Наверное, он надеялся, что она поймет его, зная историю отца. Но чуда не произошло.

– Бедный Дэн, – отозвалась Джоан. – Жаль… очень жаль, что он ничего не сказал мне. Ему следовало сделать это давным-давно.

По мере того как день подходил к концу, ждать становилось все труднее. Джоан оставалась на галерее, наблюдая, как заходит солнце и сгущаются сумерки. Ее терпение было на исходе. Она написала письмо Даниэлю и принялась еще за одно, к матери, которое не собиралась отправлять. Ей просто хотелось привести мысли в порядок. Потом руку начала сводить судорога, и Джоан устала напрягать глаза, выводя слова на бумаге. Тогда девушка остановилась и посмотрела на кожаные коричневые сандалии, которые казались ей такими уродливыми, когда она приехала в Маскат. Теперь они обшарпались и поизносились. В них она посещала Джалали и совершила восхождение в горы. А потом она спускалась в них по залитой водой расщелине. И вот снова Маскат. Казалось, прошли годы с тех пор, как она бежала вдоль вади, чтобы отправить Чарли Эллиота на выручку Даниэлю. И все это время Чарли провел на плато с Салимом. Был ли он напуган? Наверное, да, ведь он неглуп. Она попыталась представить себе его страх. «Дорогой Чарли, – так начала Джоан еще одно письмо, которое не собиралась отправлять. – Я в отчаянии оттого, что ты в опасности. Я никогда не хотела причинить зло тебе или твоим товарищам. Я пыталась сделать как лучше, но, возможно, не имею понятия о том, что значит „лучше“, и мне стоило бы держаться подальше от всего связанного с войной». Она вспомнила, как рассмеялся Чарли в тот день в горах, когда она сняла никаб. Ей пришло на ум, что его первой реакцией на все на свете обычно является улыбка. «Твой отец уже на пути сюда. Тебя скоро освободят, и ты будешь в безопасности, – написала она и на мгновение замешкалась. – Я все время думаю о том вечере, когда ты меня поцеловал. Я помню его очень четко. Думаю, это был мой первый настоящий поцелуй, и я рада, что поцеловал меня тогда именно ты». Она перестала писать, вырвала лист из блокнота, смяла и крепко стиснула в кулаке.

Джоан мгновенно проснулась, когда Роберт постучал в дверь. Было раннее утро, канун Рождества. В ее голове промелькнули воспоминания о матери и о доме, о Даниэле в детстве. Мальчиком он любил лежать на животе, заглядывая в стоящий на полу под елкой рождественский вертеп. Но теперь подобные радости казались далекими и недосягаемыми. Она рывком распахнула дверь, не заботясь о том, что Роберт увидит ее в пижаме. Лицо у него было серьезным. Он был одет и чисто выбрит.

– Что случилось? Есть новости?

– Самолет из Англии только что приземлился в Бейт-аль-Фаладже. Натаниэль Эллиот сейчас едет в дом Мод Викери. Она попросила также приехать нас с тобой. Говорит, ей требуются свидетели. Зачем, собственно, они нужны, мы не знаем, но приходится выполнять ее требования.