Белосельцев, свернув до боли шею, смотрел, как исчезает темное пятно на обочине. На этом месте погиб его коллега, разведчик, посланный Центром с той же целью, с какой едет теперь он сам. Не добрался до цели, погиб при исполнении долга. Его тело, переправленное через океан, покоится под мраморной плитой на Ваганьковском, и никто из прохожих не узнает, как и за что он погиб, проходя мимо черного камня с красным букетом цветов. Белосельцев чувствовал смятение, боль. Казалось, кто-то бесплотный вскочил с обочины, гонится вслед. Силится обьяснить, рассказать, от чего-то предостеречь и спасти. Они давно уже катили по песчаным ухабам и яминам, а влажный туманный воздух все рябила чья-то прозрачная бессловесная тень.

Сесар пружинно колыхался на сиденье, что-то напевал вполголоса. Две машины, канареечная и голубая, неслись следом за их зеленой. Белосельцев усмехнулся. Перефразируя Блока, продекламировал про себя: «Тойоты» шли привычной линией, подрагивали и скрипели. Молчали желтые и синие, в зеленой плакали и пели».

– Тронкера!.. Полпути позади!.. – сказал Джонсон, сбавляя скорость. – Отсюда свернем и пойдем к болотам, где идет операция у базы Севен бенк. – Он въезжал в поселок, где стояли военные грузовики, были растянуты походные палатки, торчал покосившийся дощатый сарай с бумажным плакатом – солдат-сандинист стреляет из «калашникова».

Джонсон исчез в помещении с каким-то пакетом. Белосельцев и Сесар пили пепси, теплую и пенистую, когда Джонсон снова вернулся.

– Виктор, там есть пленный «мискито». Пастор. Его взяли во вчерашнем бою. Хотите, можете на него посмотреть.

Белосельцев захватил аппарат, тайно усмехаясь, – «политик», как любезный экскурсовод, старательно показывал ему экспонаты войны. Вошел в дом мимо конвойного и очутился в помещении, оббитом грубыми досками. Навстречу поднялся знакомый кубинец Рауль, оглаживая седоватые виски, растягивая в улыбке сухие коричневые губы. Посреди комнаты стоял пленный индеец, краснолицый, с выпуклыми костяными скулами, смоляными сальными волосами, перетянутыми на лбу узкой тряпицей. Руки его были связаны в запястьях, приторочены к деревянному столбу, подпиравшему потолок. Брюки порваны, башмаки измызганы, на босу ногу, с черными от грязи щиколотками. На нем была линялая желтая майка с изображением поющей певицы и английским названием рок-группы «Летняя звезда». Чуть поодаль стоял военный, неуловимо похожий на пленного, с такими же выпуклыми индейскими скулами, чуть раскосыми глазами, смотревшими безразлично и отстраненно.

– Рад встрече, компаньеро Виктор. – Кубинец пожал Белосельцеву руку. – Вам, как журналисту, повезло. Вы можете увидеть всю подноготную войны. Сами станете подноготной войны. Это большая удача для журналиста. – Он дважды с легким ударением повторил слово «журналист», и это насторожило Белосельцева. Было слабо различимым сигналом, который посылал ему кубинский разведчик. – Я знаю, вы отправляетесь в район Севен бенк. Это большое мужество. Там идут жаркие бои, летают шальные пули. На пути продвижения войск сидят в засадах вот такие фанатики. – Он кивнул на пленного. – Они не разбирают, где журналист, а где простой пехотинец. – Пленный с окаменелым, красным, как кирпич, лицом слушал, уставясь немигающими, тревожно мерцающими глазами. – Если хотите что-нибудь спросить, переводчик поможет. – Кубинец ткнул пальцем на военного, чье индейское лицо казалось слепленным из той же красноватой, обожженной глины, что и лицо молчащего пленника.