Я бросил недоверчивый взгляд на сержанта, но на этот раз он не стал отворачивать лицо в сторону. Похоже, в этой части преображенец не лгал.

Сани с плененными генералами умчались. Грюнштейн велел отвезти шведов, чтобы «представить их пред очи государыни как доказательство мощи оружия российского». А тех, кто, собственно, этим оружием и был, то бишь меня, Чижикова и Михайлова, поволокли в Петропавловскую крепость. Сопротивление оказывать мы не стали. Хотя мне пришлось успокаивать гренадер.

– Ничего, как-нибудь выкрутимся, – говорил я им, не очень-то веря в свои слова.

Чижиков набычился, Михайлов угрюмо сопел, но в драку они все же не полезли.

Я попытался поговорить с преображенским сержантом насчет арестованных гренадер. Каким бы опасным меня ни считали, они-то не имели к этому никакого отношения и не должны были лишаться свободы из-за меня.

Однако Грюнштейн ответил:

– Высочайше велено арестовать всех лиц, что с вами прибудут.

Дальше повторилась та же история, как в первый день моего пребывания в прошлом. Унизительная процедура обыска, во время которой меня раздели и в одном нательном белье затолкнули в тесную камеру-одиночку. Снова холод собачий, непроглядная темень, смешки караульных в коридоре. И ощущение полной безнадеги. Я не оправдал доверия. Облажался по полной программе.

Переворот все же случился, моя ставка оказалась битой. Если Кирилл Романович не ошибся, впереди нас ждут еще более дурные времена. Пусть не моя в том вина, но что теперь будет с «родиной и с нами»?

Глупее всего быть подбитым на самом взлете. Я многого добился, причем сам, благодаря уму, хватке, интуиции. Начинал с рядового, выбился за короткое время в высшие офицеры гвардии. Познакомился с двумя Биронами, Остерманом, Минихом. Подружился с Антоном Ульрихом. Участвовал в военной реформе, разрабатывал план успешной военной кампании, лез в самую горячку боя. И проиграл тому, кто за моей спиной тихой сапой обстряпывал грязные делишки, убивая невинных исподтишка.

Потом я стал думать о другом. В нашей стране хватает людей, мечтающих о возрождении монархии и «элиты элит» – дворянства. Если с первым я согласен, то второе вызывает у меня опасение. Обратившись к истории, можно обнаружить любопытную закономерность: почти всегда русские цари и императоры боролись с теми, кто вроде бы должен быть их столпом.

Иван Грозный, Петр Первый – кто им противостоял, кто мешал реформам? А кто в восемнадцатом веке устраивал бесконечную чехарду дворцовых переворотов?

Кто убил Павла Первого, обманом вывел солдат на Сенатскую площадь, покушался на Александра Третьего? Кем, в конце концов, был Ульянов-Ленин?

Почему Колчак и прочие вожди Белого движения безжалостно вычищали из своих рядов монархистов? Да-да, «белые» отнюдь не ратовали за царя на троне.

Ответ прост: самодержавие и дворянство в России всегда вели войну друг с другом. «Элите элит» смертельно опасна сильная царская власть, ей нужны шляхетские вольности. А там, где пан чувствует себя вольготно, какой еще чуб – у холопа все тело трещит!

Стоит где-то дать слабину, из-за рыцарской веры в человеческую порядочность проявить доверие, как «бедный Павел» и… вот она – кучка офицеров, топающих по лестнице Михайловского замка, и император, достойно принимающий кончину.