А ради тебя, мама.
Но ты так и не вернулась домой. И я обещаю, что никогда больше не буду убираться ради тебя, ты не будешь больше преследовать меня в моей жизни, как ходила за мной по дому в Стюрефорсе, когда я в маленьком возрасте захотела испробовать пылесос.
Мне было пять лет, мама.
А ты только жаловалась, что пылесос задевает за мебель, обивает краску, словно наша маленькая вилла была гребаным королевским дворцом.
И все это время ты понимала, что предаешь меня, моего брата. Ты отворачивалась, но при этом не понимала, что отворачиваешься, не правда ли? Ты понимаешь, как это повлияло на меня, как мне потом пришлось бороться, чтобы присутствовать в жизни Туве? Ты понимаешь это? Что мне все же не удалось быть рядом с ней, и эта мысль наполняет меня скорбью и невыносимым чувством стыда.
Как я боролась, чтобы стать для Туве мамой, которой не было у меня самой и о которой я всю жизнь мечтала. И мне кажется, что, несмотря на все усилия, я потерпела поражение.
Я не ощущаю пустоты после твоего ухода. Не чувствую скорби. Я вижу твое лицо в любой тьме и думаю: как хорошо, что тебя нет. Теперь я все знаю – и, может быть, теперь я смогу наконец зажить собственной жизнью, без тайн, без страстей, которые надо заглушать, хотя я понятия не имею, зачем.
Ты умерла, и я нашла тебя, мама.
Я могу подзаряжаться за счет моей нелюбви к тебе.
Разве я от этого становлюсь плохим человеком?»
Малин слышит, как Зак и Конни Нюгрен переговариваются между собой, но она не в состоянии разобрать слова, чувствует, как устала, устала от всего этого, но надо двигаться дальше.
– Пошли, Малин, – говорит Зак. – Тут пусто. Пошли в квартиру Леопольда Куртзона.
Когда она открывает третий замок в квартиру Леопольда Куртзона, раздается резкий звон.
Он звучит очень громко, врезаясь в ее сознание.
Сигнализация?
Или под дверью заложена бомба? Сейчас взорвется?
И тут она видит, как Конни Нюгрен кидается в темноту квартиры. Открывает дверцу шкафа и, кажется, находит то, что ищет.
Звон прекращается.
– Сигнализация, – произносит Конни Нюгрен. – Фирмы обычно устанавливают панель управления в ближайшем шкафу.
Малин проходит в квартиру. Пистолет она держит перед собой, и адреналин снова гуляет в крови, усталость вмиг улетучилась, как и все мысли, и они втроем разбегаются по квартире, кричат друг другу:
– Чисто!
– Чисто!
– Чисто!
В этой квартире есть мебель – тяжелая и помпезная, в английском стиле XIX века, а стены покрыты книжными шкафами, в которых стоят рядами книги в кожаных переплетах.
Та же пыль. Та же затхлость, но все же чувство, что здесь кто-то когда-то жил.
– Надо искать что-нибудь, – говорит Конни Нюгрен, когда они собираются в кухне, – что укажет нам, где они сейчас.
Они зажигают все лампы.
На стене – изображение далекарлийской лошадки кисти Цорна.
Еще картина Карла Ларссона[19].
Искусство для тех, кто хочет показаться важным.
Показать, что они сами – культурное наследие, и Малин чувствует, что за этим скрывается отсутствие вкуса, что во всей квартире чувствуется налет неуверенности.
Они переходят из одной комнаты в другую, выдвигают ящики, роются среди квитанций и старых бумаг, выворачивают белье из шкафов.