– Значит, сгоним кого-нибудь в городе, – прорычал я, – а папоротник в магазине купим, в горшочке.
– Что значит, сгоним? Ты хочешь передел устроить? Каждую мелочь крышует дух посильнее. И так до высших цепочка идёт. Ты хочешь войну между людьми и нечистью устроить?
– Я не человек, воевоже. Я проклятая лесная тварь. И это будут только наши разборки, а от духов постарше откупимся.
– Откуда ты знаешь правила? – снова заскрипел зубами чародей.
– Да они всегда были, воевоже, – усмехнулся я. – Нечисть живёт по тем же законам, что и люди многие тысячи лет назад. Да и я не простых, а княжеских кровей. Это что-то да значит.
– Хорошо, – сдался воевода, – выбирай любой двор, где есть деревья.
Я кивнул и поглядел на Гореславу, которая молча стояла рядом с нами.
– Решай.
Лесная дева улыбнулась и глубоко вздохнула.
– Я пойду пешком по городу, и только тогда смогу сказать, какое место подходит. По пути купим цветок и найдём жертву.
– Так! Что за жертва?! – снова повысил голос Егор Олегович. – Что я опять пропустил?!
– Ей жертва, – произнёс я и взял Гореславу за руку. – Пойдём.
– Твою мать. Надеюсь, не человеческая?
– Нет, – ответила лесная дева.
Егор Олегович ещё раз выругался и достал телефон, начав долго втолковывать что-то сперва одному собеседнику, потом другому. Я не стал его ждать, а потянул за собой лесную деву, ведь нам многое предстояло сделать, прежде чем настанет ночь, ибо при свете солнца папоротник не цветёт, если, конечно, сказки не врут. И потому праздно сидеть нет времени.
А солнце уже встало над домами и теперь прогревало городские дворы и улицы своими лучами, вездесуще отражаясь в стёклах машин, окнах домов и прозрачных витринах многочисленных магазинов. Город заполнили спешащие люди, лишь изредка обращая на нас внимание. Дороги заполнились этим… который транспортом зовётся, и стали похожи на реки в вешнее половодье, когда льдины образуют заторы, мешая течению. Все гудели и нервно ругались промеж друг друга, особливо на перекрёстках, которые были эдакой бобровой запрудой. И даже светофоры не могли решить эту задачу, потому как на ближайшем две небольшие машинки побились боками, а их хозяева – седой дед и глупо моргающая девушка – ходили вокруг и охали. Подумалось, что нельзя давать Гореславе машину. Она не вытерпит и поубивает много народу. Особливо в пробке.
Шли долго.
– Это? – спросил я в очередной раз, показывая на десяток тополей, растущих вдоль дороги.
– Это что, похоже на лес? – тихо огрызнулась Гореслава, которая, наверное, сама уже не рада тому, что предложила затею.
– Это?
– Маленькое.
– Это?
– Чахлое.
Так мы шли, пока лесная дева не остановилась у небольшой поросли берёзок за остановкой.
– Это? – с надеждой спросил я.
– Нет. Курить хочу.
Я тихо сплюнул на землю и сунул руку в карман, откуда достал смятую бумажку, и позвал плетущуюся за нами Муркину.
– Не в службу, а в дружбу.
– Неа, – усмехнулась девочка-оборотень.
Почему-то захотелось слегонца дать по шее этой юнице. У нас тут война намечается, а она помогать не хочет.
– Мне не продадут. Мне восемнадцати нет, – уловив мой хмурый взгляд, сразу пояснила Муркина, и я со вздохом направился к ближайшему магазину.