Требовалось сказать что-то, но никто не решался. Спасла положение опять-таки Евгения Ивановна. Когда тело Лины опустили в могилу, она произнесла слова из Псалтири. Как позже сказала, это был двадцать второй псалом. Стелла слышала его прежде, но не знала наизусть. В память врезались слова: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня».

Ей хотелось верить, что Ангелина успокоилась. Очень хотелось…

Дальше была череда больничных дежурств, осмотров, прогнозов. Митя поправлялся, его жизни и здоровью ничего не угрожало, но Стелла знала, насколько ему тяжело и больно.

Впервые за все время, что они были знакомы, она чувствовала себя неуютно в обществе Мити. Казалось, он винит ее в том, что она не уберегла Лину, не увезла из Локко той ночью.

За все время они ни разу не коснулись вопроса о том, что могло происходить в злосчастном городке. Митя не спросил, почему она вдруг, ни с того ни с сего, оказалась в Локко, что привело ее. Стелла не поинтересовалась, что происходило с ним и с Линой во время короткой отпускной недели. Они обходили эту тему старательно и осторожно, словно то была бомба или банка с нитроглицерином, которая могла взорваться от малейшего прикосновения.

Стелла допила кофе и отставила чашку в сторону. Взяла в руки свадебную фотографию Мити и Лины, долго смотрела в ее темные, как чернослив, глаза. Лина словно вглядывалась в нее – не со снимка, откуда-то издалека. Из запредельного, зазеркального мира, где сейчас находилась. Даже уйдя в небытие, она продолжала предупреждать соперницу.

– Тебе не о чем волноваться, – негромко сказала Стелла, – я скоро оставлю его.

Уезжая в Локко, она решила разорвать все отношения с Митей. И не изменила своего решения. Эти отношения всегда были сложными – из-за Ангелины, но теперь, когда ее нет, все стало еще сложнее. Парадоксально, но факт.

Стелла не могла рассказать ему правду о себе, потому что это означало бы поведать все до конца: об угрозах Лины, о письмах и сумасшествии, о том, в каком состоянии она застала Ангелину в тот вечер в Локко, о смерти Нины Сергеевны. Нет, она ни за что не причинит Мите таких страданий.

А потом, она не хотела выглядеть стервятницей, которая годами кружила возле семейного гнезда Шалимовых и дождалась своего светлого часа. Это выглядело ужасно даже в ее собственных глазах, и невозможно было представить, что подумает об этом Митя. Прочесть во взгляде любимого презрение, отвращение… Нет, она и подумать не могла о таком. Как бы там ни было, Митя любил свою жену – или думал, что любит, а это, в сущности, одно и то же.

Нужно уехать. Уладить здесь все, найти сотрудника вместо себя, дождаться, чтобы Митя выздоровел, начал работать, – и уехать к Эмме зализывать раны. Так будет лучше для них обоих.

С тяжелым сердцем Стелла поднялась из-за стола, стараясь подавить отчаяние и боль, которые ощущала всем своим существом. Ей казалось, что жизнь кончилась – смешно, конечно. Все же она не депрессивный подросток, который любую неудачу готов воспринимать как вселенскую трагедию. И тем не менее она не представляла, что станет делать в будущем. Это было впервые в ее жизни – такая неопределенность. И недосказанность. И одиночество – куда уж без него.