Или… Или…
Марта.
Единственная из всех.
Сердце стремительно и неудержимо разбухло, как воздушный шар, надутый гелием, поднялось и остановилось в горле.
«Это невозможно», — сказал он себе, чувствуя, как сердце шевелится и перекатывается в горле, очень горячее и большое. Сказал, потому что испугался.
Так испугался, что даже вздохнуть не смог, и разбухшее сердце не пропускало воздух.
«Возможно», — возразил ему его собственный разум.
Тот человек ненавидит тебя. Ненавидит, ненавидит, мерно повторило сердце. Что нужно, чтобы уничтожить тебя — так, чтобы ничего не осталось? Не убить, а именно уничтожить?
Марта.
Данилов осторожно поставил клавиатуру на стол и вытер висок. Паника нарастала неудержимо, и он знал — еще чуть-чуть, и он не сможет ее контролировать. Вытащил из кармана телефон и нажал кнопку — только одну. Номер Марты был записан в телефонных мозгах, как сама Марта — в даниловских.
Возьми трубку, мысленно приказал он ей, как только начались гудки. Он знал, что ее телефон уже определил номер его телефона и теперь она раздумывает, отвечать или не отвечать. Если только с ней все в порядке и она еще может раздумывать.
Возьми сейчас же.
Гудки продолжались, и сердце уже разрывалось, и все труднее становилось дышать.
«Абонент не отвечает, — прервав гудки, доверительно сообщил ему из трубки чужой голос, — или временно недоступен. Попробуйте…»
— Я уезжаю, — сказал Данилов в сторону своего кабинета и поднялся. Таня вышла из стеклянной двери, посмотрела на него и вдруг сделала шаг назад, как будто собиралась убежать, и с размаху плюхнулась на стул. — Если что-то срочное, я на мобильном. У вас есть телефон капитана Патрикеева?
— Андрей Михайлович, что случилось? — пробормотала Таня.
— У вас есть телефон Патрикеева?
— Не-ет.
— У меня на столе записка с номером. Ира, пожалуйста, позвоните ему и уточните, будут ли они опечатывать дверь и кто из нас должен при этом присутствовать. Я думаю, что не станут. Таня, позвоните мне вечером, я скажу, будем ли мы завтра работать. Ира, свяжитесь с Сашиными родственниками и спросите, не нужна ли наша помощь. Не финансовая, а… человеческая. Финансовую я предложу сам. Все понятно?
В первый раз в жизни ему было все равно, понятно сотрудникам или непонятно. Не глядя он натянул пальто и вышел из офиса.
Руки были мокрыми и неприятно скользили но рулю, и на светофоре он старательно натянул перчатки. Мать всегда сердилась, что у него влажные руки.
Как у лягушки.
«Что такое с твоими руками? Что ты ими делаешь? Разве можно играть на рояле такими руками?»
Маленький Данилов часто рассматривал свои ладошки, пытаясь понять, почему они не нравятся матери и что он должен сделать, чтобы они ей понравились. Он стал вытирать их о штаны, и, заметив это, мать всякий раз шлепала его по рукам. До сих пор в ее присутствии ладони иногда начинали сильно гореть.
Когда он перестал играть, — они стали сухими, и он даже забыл, как это — влажные ладони.
До Марты было далеко — много светофоров и пробок в центре Москвы. Он еще раз набрал ее номер и еще раз выслушал предложение перезвонить позже.