– Так ведь и я, Владимир Николаевич, уже не мальчик-зайчик. Чтоб на ходу с трамвайной колбасы спрыгивать.

– Слово даешь?

– Даю. Хотя в данной ситуации, согласись, звучит малость пафосно?

– Слово Барона? – с легким уколом уточнил Кудрявцев.

– Слово внука профессора Кашубского и сына Георгиевского кавалера Алексеева.

– Хорошо. Руки давай…

Ирину милостиво отпустили из кабинета директрисы примерно час спустя. И если сегодня днем в Суроже настроение у нее было таким, что впору запеть, то теперь хотелось забиться куда-нибудь в угол и заплакать.

– Ну что, Ириша? – обеспокоенно встретила ее внизу тетя Глаша. – Отчихвостили? Сильно досталось?

– Да. Сильно.

– За изостудию?

– За нее больше всего.

– Вот так и знала! Пономаренко как только на второй этаж поднялся да как увидел нашу выставку, сразу ножками засучил, лысиной заблестел. Дескать, кто позволил музейные площади под несогласованную мазню отдавать? А когда узнал, что это работы наших, галичских, да еще и в Союзе художников не состоящих, и вовсе на пену изошел. Убрать, говорит, немедленно. А сюда развернуть экспозицию к 45-летию Октябрьской революции. Про видных большевиков родного края. А то мало у нас тут такого дерьма?

– «Здесь барство дикое, без чувства, без закона», – печально процитировала Ирина. Машинально подумав

о том, что после демонтажа выставки Ольгины работы надо будет сложить в отдельную папку и, когда приедет Юрий, подарить ему. Вот только… Приедет ли? Вот уже который день из Перми никаких известий.

– Ой, забыла совсем! – спохватилась тетя Глаша. – Пока тебя там пропесочивали, примерно с час назад в приемной телефон зазвонил. Необычно так зазвонил. Я сразу поняла, что межгород.

– Так это, наверное, из Костромы? Пономаренко разыскивали?

– Вот и я поначалу также подумала. Снимаю трубку, а там девушка-телефонистка говорит: не вешайте, мол, трубку, сейчас с вами Пермь разговаривать будет.

– Пермь?!!

– Ну да. Жду я, значит. В трубке чего-то потрескивает, а потом вдруг голос: «Здрасти. Ирину Петровну можно услышать?»

– МУЖСКОЙ голос?

– Да нет. Женский. Я ее сразу узнала. Олька эта, ученица твоя бывшая. Помнишь, ты с ней еще вечно носилась?

– И что она сказала?

– Очень хотела с тобой поговорить. Дескать, специально после работы на переговорный пункт пошла.

– Ох, теть Глаша! Что ж ты меня не позвала-то?

– Да забоялась я. Туда к вам соваться. Директриса сегодня и без того злющая как мегера… Но ты не расстраивайся. Олька просила передать, что завтра будет снова звонить. У нее с часу до двух обед. Так чтоб ты в это время на месте была. Поняла?

– Да-да. С часу до двух. Конечно, буду. Спасибо, теть Глаша.

– Да куда там спасибо…

– А про брата? Про Юрия она случайно ничего не говорила?

– Нет. А нешто у ей брат имеется? Никогда не слыхала.

– Имеется, теть Глаша. Теперь имеется… Ладно, пойду я домой. Устала, сил нет.

– Еще бы, такая поездочка – чай, не ближний свет.

– Да в поездке я как раз отдохнула. А вот здесь… Может, мне уволиться, а?

– Даже мыслить не моги! Ишь, чего удумала! А ребятишки твои как же?

– Разве что ребята. Но вот все остальное…