– Не откажусь.

– Тогда и я с тобой… Давай не чокаясь. За всех невинно убиенных и геройски павших.

– Принимается, отец.

Два фронтовика поднялись и молча выпили – каждый в первую очередь за свое, но следом и за общее, всенародное Горе.

В этот момент Барон невольно ощутил чувство вины перед Савельичем за то, что там, на Московском вокзале, принял его за типичного железнодорожного барыгу. А он мало того что оказался человеком с непростой судьбой, так еще и принадлежал к фронтовому братству, которое Барон исключительно уважал. Хотя, в силу своего воровского окраса, на людях чувство это тщательно скрывал. Лишь иногда, в очень редких случаях, приобнажал Юрка Барон свою душу перед чужими людьми. А своих в его жизни давно не водилось… Что же касается принятого Савельичем четвертного, согласитесь, то была более чем скромная плата за спасение от праведного гнева ленинградской милиции.

А ленинградская милиция, в лице полудюжины сотрудников районного отдела уголовного розыска, в настоящее время не столько гневалась, сколько изобретала способ прикрыть собственную задницу. И когда стрелки часов в кабинете Накефирыча перевалили одиннадцать, консенсус по предложенным начальником новым вводным был практически достигнут. Упираться рогом к этой минуте продолжал только один – инспектор Анденко.

– …Да какого черта?! Получается, мы Барона с места насиженного спугнули, из Ленинграда выкурили, и теперь – всё? Дальше пускай у других голова за его художества болит?

– А почему нет? – пожал плечами Ладугин. – Баба с возу – волки сыты.

– Так и работаем. По принципу, сперва ты меня повози, а потом я на тебе поезжу.

– Я отчасти согласен с Григорием, – вынужденно поддержал друга Захаров. – Это мы Барона упустили. И негоже нам на заднице ровно сидеть и делать вид, что ничего не случилось.

– ША! Хорош мне тут дискуссии устраивать! – жахнул кулаком по столу майор Грабко. – Повторяю, для особо непонятливых! Если завтра утром мы, в присутствии товарища комиссара, равно как и зампрокурора Кондратьева и представителя Большого дома…

– А что, еще и чекисты к посиделкам ожидаются?

– А ты как думал, Витя? Пальба в центре города!.. Итак, если завтра мы озвучим, как предлагает Анденко, истинную картину нашего грехопадения, то Кондратьева, в соответствии с фамилией, хватит Кондратий. Ибо… – Иван Никифорович начал загибать пальцы: – Подстрекательство к преступлению – раз; вынос вещдоков за пределы отдела и их использование ненадлежащим образом – два; привлечение агента к спецоперации с явной угрозой для жизни оного – три; утаивание информации о человеке, который находится в розыске по делу на контроле МВД, – четыре… Мне продолжать? Или достаточно?

– Вполне, – в унисон согласились Ершов с Волчанским.

– Да с нас за такие шалости не то что погоны – шкуру сдерут! Я уже молчу за партбилеты! – Иван Никифорович почти просительно посмотрел на Анденко: – Если себя не жалко, то хотя бы ребят и меня пожалей? У них – жены, дети. У меня – внуки и три года до пенсии… Ну, что молчишь?

– Хорошо, – не сразу отозвался Григорий. – Будь по-вашему.