Барон бежал. Бежал так, как в сентябре 41-го летел, спасаясь от разъяренного владельца разбитой хрустальной люстры; как в марте 47-го несся по центральному продолу сучьего барака…

Скорый поезд № 56 Ленинград – Москва отправляется через пять минут. Просьба пассажирам занять свои места, а провожающим покинуть вагоны. Па-автаряю… Скорый поезд…

Барон торопливо шел по перрону вдоль состава, изучая лица проводников и пытаясь угадать: который из них может оказаться сердобольным (либо алчным) настолько, чтобы посадить зайца. Выбор пал на толстоморденького седенького дядечку лет пятидесяти.

– Отец! Тут такое дело…

– Места есть. Билеты в кассе.

– Пять минут осталось. До отправления. Я даже до касс добежать не успею!

– Без билета посадить не могу. На линии работают ревизоры.

– Ну будь ты человеком! Войди в положение! Я час назад узнал, что у меня в Москве невеста за другого собирается! Завтра свадьба! Если утром в столице не окажусь – всё, мне край!

Проводник посмотрел на Барона уже с некоторым интересом.

– Сочувствую. Но ничем помочь не могу.

– Можешь, отец! Можешь, родной! Выручай, а?! Мне без нее – веришь, нет? – и жить-то незачем! Ей-богу, под поезд кинусь. Причем намеренно ваш выберу, чтоб вас потом по дознавателям затаскали.

– Хм… Ну, если прям вот так вопрос стоит… Типа жизнь или смерть?

– Именно так, отец. Еще хуже, чем так! – подтвердил Барон и неуловимым движением сунул в нагрудный карман форменной тужурки скомканную двадцатипятирублевку.

Проводник опасливо повертел головой – не заметил ли кто?

– Черт с тобой, жених. Заходи. Дуй в мое купе и дверь за собой прикрой…

– …И все-таки ответь мне, Григорий. Пока мы с тобой один на один и без протокола. Что это такое сегодня былó? Если в двух словах?

– Если в двух: я – идиот.

– Хм… А в трех?

– Возомнил себя самым умным, но – нашелся ухарь поумнее и половчее. В этом поединке Барон меня вчистую переиграл. Оказался фехтовальщиком более высокого класса. Теперь, задним числом да умом, думается, у меня против него и шансов-то не было. Все равно как первый юношеский против мастера спорта.

– Чего ты мелешь? Уголовник, и вдруг выше классом?

– Получается, что так. Мне кажется, если бы этот парень у нас в уголовке работал, то стал бы легендой сыска. Он… Он очень талантливый. Я никогда с таким не сталкивался… И, сказать по правде, не верю, что второй такой Барон еще когда-нибудь на моем пути повстречается.

– Ты и в самом деле так думаешь?

– Да. Барон – это «диво дивное, чудо чудное». Потому и не учат нас, не умеем мы таких, как он, ловить… Вы не подумайте, Иван Никифорович, я не оправдываюсь. И готов понести заслуженное наказание.

– Успеешь еще понести. За этим как раз не заржавеет… А может, все-таки неспроста все это, а, Гриш? Может, все-таки чекисты рядышком стояли? Ты же сам рассказывал, что дело Барона из нашего милицейского архива комитетчики в Москву забрали.

– Я поначалу, в своем больном воображении, тоже на «старших братьев» грешил. У нас ведь чуть что, сразу – Комитет, еще какие-нибудь таинственные конные водолазы… Ерунда это всё. Там, где комитетские, – там всегда их непередаваемый, отчасти предсказуемый, квадратно-гнездовой способ работы. А здесь – другое. Здесь индивидуальное мастерство Пеле. Который решил взять игру на себя, после чего полкоманды обвел, вышел один на один с вратарем и пробил в девятку. Такому, как Барон, в общем-то, и команда не нужна. Разве что в качестве массовки… Но это уже так, из разряда философских рассуждений. Повторюсь – готов понести заслуженное…