– Браво, Хрящ! А теперь – ходу!

Барон запрыгнул на подоконник и сиганул в окно, рассчитывая приземлиться на заранее облюбованную цветочную клумбу…

17:21 мск

ул. Марата, двор

Милицейская машина зарулила во двор в тот момент, когда покрытый испариной Анденко выходил из подъезда в обнимку с самоваром. Слегка обалдев от столь странного зрелища, выбравшиеся из машины Ладугин и Ершов кинулись к коллеге за разъяснениями. Еще раньше к нему же подорвался Захаров.

– Нет! Стойте! Ближе не подходите!

– Гриш, ты чего?

– Срочно уводите людей со двора! У меня в самоваре граната!

– Чего у него там? – обалдело переспросил Захаров.

– Говорит, граната, – пожал плечами Ладугин. – Стойте здесь, а я пойду гляну.

– Нет! Я же сказал – уводите людей! Быстро!

– Да не ори ты! Уши закладывает. Где граната? Какая граната?

– Здесь! На дне.

Ладугин заинтригованно заглянул в самовар.

– Хм… Действительно… Ты, Гриня, в армии не служил, что ли? Это ж учебно-тренировочная. «Пшёнка».

– Ка-ак учебная?

– Да так. – Ладугин беспечно сунул руку в самовар, вытащил муляж и пояснил. – Видишь, специально в черный цвет выкрашена. Ты разве не знал?

Всё. Теперь до Анденко дошли все тонкости коварной задумки Барона, и он ощутил себя самым последним на советской земле идиотом.

– Р-р-р-р-развел! Как фраера лопоухого, р-р-р-развел! У-У-У-У!

Григорий с ненавистью шваркнул самоваром об асфальт.

Громыхнуло, понятное дело, знатно. А следом…

А следом раздался одиночный выстрел. Вернее, до них донеслось эхо выстрела, произведенного не во дворе, а где-то неподалеку.

– А вот это, похоже, не учебный?! – изумился Ладугин.

– ЛЁХА?!!! – осенило Григория, и он со всех ног бросился к подворотне, выводящей на противоположную сторону дома…

17:23 мск

ул. Марата, палисадник

В отличие от Барона, Хрящ спустился на эту грешную землю крайне неудачно – подвернул лодыжку. С трудом поднявшись, он попытался сделать шаг, но тут же снова свалился на газон, кривясь от боли. Оценив его состояние, Геращенков понял, что этот, второй, никуда не денется, и сосредоточился на убегающем первом. Отдавая себе отчет, что в спринтерской гонке шансов у него нет (какой там бег – он и ноги-то с трудом передвигал), Алексей достал пистолет и, прокричав «Стой! Стрелять буду!», сделал предупредительный (как учили в школе милиции) выстрел в воздух. Именно его услышали Анденко, Ладугин, а с ними заодно – все, в тот момент во дворе находившиеся.

Не добежавший каких-то десяти метров до спасительной, уводящей из зоны поражения улочки, Барон сбился на шаг, остановился, сплюнул досадливо:

– Не получилось рывка. Обидно-то как.

Он медленно поднял руки и повернулся лицом к милиционеру.

– Не пугай людей, начальник. Твоя взяла, банкуй.

Не убирая оружия, Геращенков направился к нему, оставляя за спиной корчащегося на траве Хряща. И такая беспечность едва не стоила Алексею жизни. Усилием воли Хрящ подволочил ногу, умудрившись встать на четвереньки, затем, устойчивости ради опираясь левой рукой о газон, правой нашарил «тэтэху», засунутую за пояс брюк, и прицелился в спину нынче уже и битого, и ошпаренного милицейского бедолаги.