– Видимо, – сказала Селотта, – народ на пляже не хотел, чтобы ты выяснила это первой.

Селотта и Кассель жили в бело-золотой вилле на окраине города. Стены внутри дома были выкрашены в темный цвет, который, вероятно, большинство людей сочли бы угнетающим. Огромная мебель, просторные комнаты, высокие потолки. Мне постоянно приходилось взбираться на кресла. Даже Алекс едва не заблудился в обширных помещениях.

К вилле была пристроена закрытая веранда, где стояли несколько стульев и стол. Вечером, после истории с вупару, мы сидели там с Селоттой, пока на кухне готовился ужин. Алекс, как обычно, с головой ушел в древнюю историю «немых».

Кассель еще не вернулся – в последние дни ему приходилось участвовать в спорах политиков о коммерческих лицензиях, и он поздно приходил домой.

– Не позволяй ему шутить с тобой, – сказала Селотта. – Каждый раз одно и то же. Он делает вид, будто все его раздражает, постоянно твердит, что не будет избираться на следующий срок, но я это слышала уже много раз. Ему нравится исполнять должность мэра, а избиратели, похоже, его любят. Думаю, скоро он успокоится.

Селотта готовила для нас особую еду. Несмотря на все усилия – ее и искина, – блюда каждый день выходили почти одинаковыми. Но главное, еда была вполне съедобной. Селотта где-то заказала продукты, которые, по ее словам, должны были больше прийтись нам по вкусу. Доставка, однако, задерживалась: путь до Каха-Луана, ближайшей человеческой планеты, был неблизким.

Мы говорили о Касселе, когда позвонил Джамбри.

– У меня хорошие новости, – сказал он. – Собрание намерено через несколько часов объявить о прекращении огня. Ожидается, что Конфедерация сделает аналогичное заявление.

Это следовало отпраздновать.

Как ни странно, с нами захотели познакомиться соседи Селотты. В тот вечер они пришли вшестером, взяв с собой двоих детей постарше. У всех были голосовые модули. Сперва чувствовалась некоторая напряженность, но она постепенно спадала по мере того, как мы привыкали к виду друг друга. В основном мы говорили о политике, о том, насколько лучше стала бы жизнь, если бы мы могли, как выразился один из них, «прекратить эту чушь». Под конец мы подняли бокалы с фруктовым соком за нас, «немых» и людей: один за всех и все за одного.

«Немые», кстати, не поднимают по торжественным случаям бокалы с напитками, возможно, потому, что они так и не изобрели алкоголя или других веществ, изменяющих сознание. А может, алкоголь на них просто не действует – не знаю. Алекс полагает, что все дело в телепатических способностях: они считают недостойным вносить смятение в мысли кого-то другого. Селотта заявила, что не понимает нашего бессмысленного обычая, и добавила, что у меня, видимо, тоже нет никакого объяснения. Но все подыгрывали нам.

Соседи сочли поднятие бокала забавной традицией. Подозреваю, что они рассмеялись бы, если бы умели. Мы выпили за Илию Фредерик, нашу женщину в Конфедерации: все мы надеялись, что она убедит политиков поступать разумно.

На меня посмотрела одна из ашиурок – молодая, без голосового модуля. Они с Селоттой обменялись мыслями, затем Селотта повернулась ко мне: