Ты будешь со мной, когда я умру? – говорит она
и глядит на меня, а у меня екает сердце
Вот так он мне сказывал, говорит она
Ты будешь со мной, когда я умру, говорит она
Представляешь себе, сказать этакое, говорит она
и добавляет, он, мол, часто так говорил, ну когда выпивши был, по крайней мере, в последние годы часто говорил, потому что тогда почти не просыхал, говорит она, улыбается и продолжает, мол, лучше всего он играл, когда выпьет чуток, не слишком много, ведь коли выпивал слишком много, звук получался скрипучий, резкий, а однажды он до того напился, что встал посреди выступления, сказал, что этак не годится, и ушел, вернее шатаясь уковылял со сцены, она своими глазами все видела, говорит она
Посреди слотта встал и ушел со сцены, говорит она
Этак не годится, сказал он, и ушел, говорит она
и добавляет: мол, пожалуй, она может утверждать, что он, во всяком случае, пока не стал пропойцей, пил в некотором смысле от робости, а еще от этой своей меланхолии, но много лет они прожили вполне благополучно, фактически, хочешь верь, хочешь не верь, на свой лад как бы уравновешивали друг друга, он кое-что зарабатывал игрой на скрипке, постепенно все больше, играл на свадьбах, как издавна повелось у скрипачей, и вышло так, что он каждую неделю играл на танцах в Гимле, да и вообще случай подзаработать где-нибудь игрой всегда подвернется, только вот пил он все время, и вскоре пьянство взяло над ним верх, часто он был не в состоянии играть как следует, и игра его оборачивалась режущими ухо визгливыми неблагозвучиями, а в результате бесконечные разговоры, что, мол, струны на хардингфеле[12] сделаны не иначе как из кошачьих кишок, по сей день те, что считают себя почтенными бергенками, позволяют себе подобные замечания, но как же мало они знали, как же мало эти почтенные женщины понимали, говорит она, по правде-то сказать, она всем сердцем жалела, что прогнала его, такую глупость сделала, повторяет она, ведь он хотя и пил, но никогда не скандалил, всегда был добрый, вежливый, и частенько они вместе выпивали по глоточку, она тоже иной раз была не прочь выпить глоточек, а что тут такого, она ведь не трезвенница, я сам видел ее нынче с бокалом красного вина, говорит она, и лучшие минуты, какие запомнились ей, за всю жизнь, это те, когда она пила красное вино, а он играл на скрипке, да, это лучшие минуты в ее жизни, стоит ей подумать об этом, услышать как наяву его игру, сразу слезы наворачиваются, нет, нельзя больше думать об этом, говорит она, ведь в конце концов пьянство вовсе его одолело, но человек он был хороший, что правда, то правда, и о мертвых можно говорить только хорошее, говорит она, кстати, впервые они встретились на конкурсе скрипачей, на самом первом конкурсе, где она побывала, вначале он сидел на сцене и играл как обычный скрипач, а потом, все больше погружаясь в музыку, как бы отрешился и от себя, и от остальных, и казалось, будто и он, и музыка, и все, кто слушал, воспарили над землей, а он повернулся на стуле и играл спиной к залу, спиной ко всем, кто слушал, и все вокруг парило, пока он как бы не исчерпал это парение и оно не растаяло в воздухе и небытии, тогда он остановился, встал и, не оглядываясь, ушел со сцены, а народ аплодировал, и аплодисментам конца не было, казалось, люди в зале стали свидетелями чуда, ни до, ни после она не слыхала, чтобы кто-нибудь играл лучше, ни он сам, ни кто другой, она сказала тогда и может повторить сейчас: казалось, в тот вечер их было только двое, он и она, они стали парой, говорит она, и мы молча идем дальше, шаг за шагом бредем в снегу, где до нас никто не проходил